— Ну да.

Ей было бы неспокойно, окажись он даже за десять тысяч миль отсюда. Но это естественно, подумал он, обнимая ее обеими руками и нежно целуя в губы.

— Не волнуйся, цыпленок, не придет он. Ты со мной, и все будет хорошо. — Он поднял воротник ее пальто, покрепче затянул шарф, потом прикурил две сигареты и одну протянул ей.

Они шли темной, тихой, обсаженной с обеих сторон деревьями улочкой, которая вела к клубу. Он говорил ей, как долго ждал ее здесь, подтрунивая над самим собой, замечая, что это то же самое, что ждать начала футбольного матча, назначенного на другой день, болтая разную чепуху, лишь бы развеселить ее. По одну сторону улицы начинался лес, и, поболтав еще какое-то время, перемежая шутки поцелуями, они углубились в него через разрыв в кустах.

Артур хвастал, что знает этот лес как свои пять пальцев. Посреди него было озеро, где он раньше любил плавать. На опушке находилась лесопилка, похожая на лагерь захватчиков, медленно пожирающих лес, хотя деревья еще оставались, что по вечерам, подобным нынешнему, было Артуру весьма на руку.

Он знал, что, увлекая Бренду вглубь и сжимая ее запястье, делает ей больно, но ослабить хватку ему и в голову не приходило. Окружающие их во тьме кусты и деревья наводили на него тоску. В какой-то момент он сказал себе, что держит ее так крепко, потому что спешит найти удобное сухое место; потом решил, что всему виною она сама и сложившаяся ситуация, заставляющая его причинять ей боль, нечто, имеющее отношение к тому, как именно она обманывает Джека. И пусть даже, ведя ее на место, о существовании которого внезапно вспомнил, он предвкушал грядущую радость, ему вдруг подумалось: «Все женщины одинаковы. Если они с мужьями выкидывают такие штуки, то и с тобой, дай им малейшую возможность, проделают то же». Он наступил на сучок — треск эхом прокатился по невидимому, поросшему ивняком берегу темного озера, расположенного чуть ниже. Бренда вскрикнула: ее хлестнула по лицу ветка, а он даже не подумал ее отвести.

Земля была твердая и сухая. Они перелезли через свободный от кустов бугор — крышу тоннеля, врезанного в земную твердь и поддерживаемого крепежными стойками; во время войны при воздушных налетах сюда спускались рабочие лесопилки. Теперь он, слегка сжимая руку Бренды, вел ее за собой, снова весь внимание и нежность, подсказывая, когда надо нагнуться или переступить через торчащий из земли корень.

Дорожек в лесу было не больше, чем ясных и четких линий на ладонях Артура, и он без труда нашел то самое сухое и закрытое от посторонних глаз место, о котором вспомнил чуть раньше. Он снял пальто и разложил его на земле.

— Здесь нам будет удобно, — мягко проговорил он.

— А ты не замерзнешь? — Это были первые слова Бренды с того времени, как они углубились в лес.

Уловив в ее голосе подлинную тревогу, Артур уже едва сдерживался в ожидании того, что должно последовать.

— Не бойся, — громко засмеялся он. — Это ничто в сравнении с тем, каково приходилось в армии. А ведь тогда тебя, цыпленок, не было рядом, чтобы согреть.

Она закинула ему руки за шею и дала расстегнуть пальто. Он снова почувствовал запах женщины, возбужденной тем, что она делает что-то, по собственному разумению, не совсем правильное, но готовой отдаться любви. Он ощутил твердость броши из искусственного жемчуга у нее на блузе, потом пуговицы, и они опустились на тщательно расстеленное им пальто. Они забыли про холодную землю и про нависающие над ними ветви деревьев и растворились в жаре любви, погруженные в блаженную тишину ночного леса, пахнущего первобытной растительностью, леса, где никому не раскрыть твоих тайн и не отнять восторг, который дарят друг другу мужчина и женщина, лежащие в темноте на расстеленном пальто.

Вернувшись в переулок, они, чтобы попасть в клуб, должны были пройти несколько сотен ярдов через аркаду склоненных деревьев, в дальнем конце которой мерцали райские огни. Бренда взяла его под руку, и они перебрасывались шутками, непринужденно болтали, курили, чувствовали удивительную близость друг к другу — так, будто их долго лишали тепла.

Но когда они дошли до теннисных кортов, веселость Артура куда-то улетучилась, оба погрустнели, как если бы позволили себе столько радости, сколько не могли удержать. Бренда шла, слегка склонив голову, и едва удержалась на ногах, поскользнувшись на корке льда. Артур снова подумал про Джека, на сей раз с раздражением: надо же быть таким слабаком, чтобы позволить жене гулять с чужим мужчиной. Забавно, однако же, как часто ощущаешь себя виноватым, гуляя с женами слабаков: наверное, потому, рассудил он, что сильных стоит опасаться.

Интересно, подумал он, — Джек знает? Конечно, знает. Конечно, не знает. Но если все еще не знает, то уж и никогда не узнает. Он должен знать: таких чокнутых просто не бывает. Наверняка ему кто-нибудь сказал. У Артура не было ясных причин считать, что Джеку все известно, он полагался на точность своих «взвешиваний», произведенных на основе встреч с Джеком и сообщений Бренды. Впрочем, полной уверенности никогда не может быть. Не то чтобы это имело какое-то значение, особенно если Джек готов мириться. А что ему остается? На развод он никогда не пойдет, это слишком дорого, чем бы там все ни кончилось. Нет такой женщины, которая была бы достойна развода.

У него было ощущение, что Джек, возможно, хочет убедиться в происходящем наверняка и потому, не исключено, находится сейчас в клубе, ожидая появления Бренды. Подозрение становилось все сильнее, набухало словами, готовыми сорваться с губ. У последнего изгиба ограды он остановился и сказал:

— Слушай, цыпленок, я, пожалуй, зайду сначала один: а ну как Джек в клубе? Думаю, вряд ли, но надо убедиться, так что ты лучше подожди меня здесь. Я живо.

Она не стала спорить, остановилась покурить — Артур сам зажег ей сигарету. Он двинулся вперед по гравиевой дорожке. Вошел в ворота. Остановился у нижней ступени. Достаточно рослый, чтобы заглянуть в окно, он попытался разобрать, что происходит в баре, и порадовался, что он-то всех внутри видит, а сам стоит в темноте и остается невидимым. Джек сидел у дальнего окна — глядя, между прочим, прямо на него, — один за столиком, барабаня пальцами по наполовину опорожненной кружке пива. Артур не сводил с него глаз: ему вдруг стало очень интересно, и это не позволяло уйти. Он увидел, что к Джеку подошел какой-то мужик, похлопал его по спине, сказал что-то явно по-приятельски и вновь отошел. Джек пожал плечами и рассеянно поднес кружку ко рту.

Стало быть, ублюдок появился-таки наконец! Артур не мог заставить себя пошевелиться. Удивление и любопытство пригвоздили его к земле, взгляд, словно камера, медленно скользил по картинке, фокусируя ее в сознании. Тут он вспомнил, что на улице его ждет Бренда, резко повернулся и отошел, ощущая бодрость и даже подъем; кровь снова побежала по жилам, а подошвы скрипели по гравию, словно он только что хлебнул добрую пинту пива.

Он нашел ее там же, где и оставил, растворившейся тенью среди других теней, что отбрасывала ограда. На самом деле он бы даже не заметил ее, не пошевелись она слегка, чтобы выдать свое присутствие. Иначе Артур вышел бы прямо на главную улицу, не отдавая себе отчета в том, что делает, — так он был возбужден. Сейчас же, описав полукруг, словно это был не он, а велосипед, на котором ехал кто-то другой, Артур повернул к ограде.