– Заткнись! – закричала Ретта. – Ты даже не слушаешь меня.

– Ты даже к себе прислушаться не можешь! – сказала Лотти.

– Неважно, – ответила Ретта. – Что ты собираешься делать этим летом? Или следующей осенью, если что-то пойдет не так?

– Я думаю найти себе занятие, как те люди, которые проводят эксперименты со сном, – ответила Лотти. – Их постоянно рекламируют. Похоже на постоянную работу.

– Хмм, – сказала Ретта. – Звучит так же хорошо, как и мой вариант.

– Колледж? – спросила Лотти.

– О, да. На днях мама принесла заявление в местный колледж и сказала, что я могу остаться здесь, если не захочу учиться в другом месте. Я даже не знаю. Разве у детей в Британии нет академического отпуска после выпуска из школы? Когда они едут на год в какую-нибудь бедную страну в Восточной Европе или остров в Средиземном море, чтобы помочь людям. Это то, что я бы хотела. Возможно.

– Ретта, ты живешь не в Великобритании.

– Я знаю, – ответила Ретта. – Это всего лишь фигура речи.

– Нет, это не так, – возразила Лотти.

Ретта собиралась спросить, не хочет ли Лотти забрать ее завтра по дороге в школу, тогда они бы могли сходить в торговый центр и попялиться на одежду и людей. Но когда она открыла рот, чтобы сказать это, кто-то начал кидать камешки в окно ее спальни.

– Повиси секунду, – попросила Ретта, забыв о торговом центре, и встала с кровати, чтобы выглянуть наружу.

На улице была ночь, но в свете ртутных ламп под большим дубом она могла видеть его – его лицо, покрытое тенью листьев. Руки, бросившие камни прямо в ее окно, как будто он явился из фильма 1950-х годов, теперь лезли в передний карман джинсов. Он вытащил еще один камень, когда Ретта появилась в окне, и замахнулся.

Она сказала Лотти, что ее позвала мама, и выключила телефон прежде, чем подруга начала с ней спорить. Затем подняла окно, высунула голову и прошептала:

– Мне нельзя выйти наружу. Мои родители могут тебя увидеть.

– Могу ли я войти? – прошептал он в ответ.

– Как? – спросила Ретта. – У тебя есть лестница?

В следующее мгновение он уже взбирался по шпалере для роз матери Ретты, подтягиваясь на руках и нащупывая точку опоры носками. Через минуту он был в трех футах от ее окна.

– Можешь меня втащить? – спросил он, потянувшись одной рукой, а другой держась за шпалеру.

– Ты серьезно? – ответила Ретта. – Я не смогу.

– Я легче, чем выгляжу.

Она вздохнула, высунулась из окна и потянула его. Он говорил правду.

Он был легким, настолько легким, что ей показалось, что она втащила на подоконник тряпичную куклу.

– Что с тобой? – спросила она. – Голодовка или что-то вроде того?

– Нет, – ответил он. – Я просто хочу есть.

Они сели на пол, и Тревор сложил ноги, как индийский гуру.

– Так что ты здесь делаешь? – спросила Ретта, стараясь придать своему голосу официальность.

– Я скучал по тебе, – ответил он.

– Ты даже не знаешь меня.

– Я тебя точно знаю, – сказал он. – Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, помнишь? – Вампир постучал по виску так же, как и в тот день, когда подвез ее.

– Итак, ты читаешь мысли?

– Немного, – ответил он. – Достаточно, чтобы узнать, что тебя интересовал вопрос, где я был всю неделю.

– Всех интересовал вопрос, куда ты со своими друзьями исчез на прошлой неделе, – сказала Ретта. – Не льсти себе.

– Но ты думала об этом больше, чем все остальные, – уточнил он.

Ретта скорчила такую гримасу, как будто хотела сказать «ты такой глупый».

– Ты должна признать это.

– Хорошо, – согласилась она. – Может быть.

– Лоретта, Лоретта, Лоретта, Лоретта, – повторял он, будто ее имя было музыкой.

– Что?

– Я думал о твоем имени. У тебя есть прозвище?

– Нет, – ответила она.

– И совсем никто не называет тебя Ло?

Она отрицательно покачала головой.

– Тогда я буду тебя так называть. Ло.

– Лоретта звучит вполне нормально.

– Но Ло намного лучше. Ты разве это не чувствуешь?

– Чувствую что?

– Ло – это печаль. Страдание.

– Не чувствую, – ответила Ретта. – Нет.

– Тебе просто не нравится чувствовать, – сказал он. Потом встал и подошел к зеркалу, прихорашивая свой ирокез, который на самом деле был не так уж неуместен.

– Тебе не нравится испытывать эмоции, потому что они причиняют тебе боль, – сказал он. – Ты притупляешь свои чувства. Но ты чувствуешь больше, чем когда-либо могла позволить себе это узнать.

– Ладно, Тревор, – сказала Ретта. – Что я чувствую прямо сейчас?

– Ты хочешь вырваться из этого города. Ты чувствуешь, что ждешь, когда что-то произойдет, когда кто-то скажет тебе, чего ты хочешь. Ты чувствуешь все это и даже больше. Ты много испытываешь, Ло, – ответил он. – Ты так много чувствуешь.

Ретта посмотрела на ковер и ничего не сказала. Он отошел от зеркала и приблизился к ней, его красные «конверсы» попали в поле ее зрения. Она подняла глаза и моргнула, не зная, сердиться ли ей или наоборот чувствовать облегчение, что он все это сказал. Он все это знал.

– Я могу помочь, – предложил он. – Мы можем помочь друг другу.

– Как?

– Я могу кое-что у тебя забрать, если ты позволишь.

– Забрать что?

– Некоторые чувства.

– Знаешь, – сказала Ретта, – я была очень терпимой и учитывала ваше положение, но в данный момент нужно сказать, что я никогда не верила тебе и твоим друзьям. Ни старухе с Си-Эн-Эн, ни библиотекарше, ни слепому музыканту в центре города.

Он сел напротив нее и сказал:

– Позволь я покажу тебе.

– На самом-то деле, Тревор, – запротестовала Ретта, но следующие ее слова удивили даже ее: – Хорошо, конечно. Покажи.

Он потянулся и схватил ее руки, лежавшие на коленях; его пальцы, щекоча, скользнули по ее ладоням. Потом вампир закрыл глаза, и Ретта почувствовала, как что-то движется внутри нее, перемещая органы, и вращаясь. Она дрожала. Затем это было у нее в груди. Девушка пыталась сказать: «В конце концов, может, это не то, чем я хочу заниматься», – но не смогла. К тому моменту это было уже у нее в горле. Она сглотнула, пытаясь проглотить, что бы это ни было. Затем она открыла рот и начала пыхтеть и сопеть. Слезы выступили на ее лице, а затем скатились по щекам. Она не могла их остановить. Ретта также не могла забрать у него свои руки, хотя Тревор едва держал их. Ее словно заклинило, она отрывисто дышала и хныкала. Затем вампир открыл глаза, облизал губы и сказал: