руке начал учить собаку тянуть сани, как тянут у нас лошади карету. Туземцы используют собак, как мы — лошадей. А позднее мы узнали, что собак более мелкой породы они откармливают и держат, как скот, в своих палатках, чтобы потом их съесть.

29 июля примерно в четырех лигах от пролива Бир мы открыли бухту, которая оказалась подходящей стоянкой для наших судов, и это было самое дальнее место в проливе, которого мы достигли в этом году. От мыса Королевы, возвышающегося у входа в пролив, место это отстоит не более чем на 90 миль.

На этом острове нашли значительные запасы руды, в которой после промывки были отчетливо видны следы золота. И тут было решено, что разумнее нагрузить суда здесь, чем продолжать поиски лучшей руды и тратить время, играя с опасностью. Тут наш генерал послал рудокопов на работу и первым на собственном примере показал, что значит быть усердным работником и хорошим капитаном. Тогда все по мере своих способностей стали работать изо всех сил, охотно помогая другим.

На следующий день 30 июля «Майкл» ушел в пролив Джекмена за «Эйдом» и его командой, чтобы привести их сюда.

На материке против острова Графини Уорик мы обнаружили и с превеликим изумлением осмотрели жалкие пещеры и хижины туземцев, которые служат им зимними жилищами. Они были расположены на глубине двух саженей по кругу с лазами, как в лисьих норах.

Наземная часть возводилась из китовых костей (ибо там нет леса), искусно соединенных сверху и покрытых тюленьими шкурами. Эти шкуры заменяют черепицу, защищая от дождя. В каждой хижине было всего по одной комнате; одна ее половина, вымощенная широкими камнями, была на фут выше другой. Камни устилают мхом, на котором и спят. Питаясь, подобно зверям, туземцы невероятно загрязняют свои хижины и остаются на одном месте до тех пор, пока зловоние не заставит их переселиться. Они, несомненно, рассеяны по большой территории и кочуют, как татары. Насколько можно судить по нашим отрывочным наблюдениям, туземцы живут ордами или стойбищами, не имея постоянных поселений.

Здесь наш пленник, которого мы забрали с собой на берег, чтобы он показал нам назначение увиденных предметов, оставшись один, выложил по кругу пять маленьких палочек, одну за одной, а в центре положил маленькую косточку. Когда это заметил один из наших людей, он позвал нас посмотреть, что тот делает. Ему показалось, что туземец занимается чародейством или колдовством. Но самой правильной догадкой было, пожалуй, что он хотел напомнить своим соплеменникам о судьбе наших пяти человек, предательски захваченных ими в прошлом году, и покапать, что его самого поймали и держат в плену.

Когда мы обратились к туземцу за разъяснением, он жестом дал нам ясно понять, что ему известно о пленении пяти наших моряков в прошлом году. Но, когда мы опять-таки знаками спросили его, не были ли они убиты и съедены, пленник с негодованием это отрицал и жестами показал, что ничего подобного не случилось.

1 августа капитан Йорк на «Майкле» вошел в пролив Джекмена и сообщил нам, что прошлым вечером он стал на якорь в бухте, где на берегу наткнулся на палатки туземцев. Сойдя с группой моряков на берег, капитан зашел в палатки и убедился в том, что обитатели их исчезли, судя по всему, опасаясь визита англичан. В числе многих удивительных вещей, которые они нашли в палатках, было сырое мясо недавно забитых неведомых зверей, скелеты и кости собак и еще всякая всячина. Они обнаружили также, к своему величайшему изумлению, парусиновый камзол английского покроя, рубашку, пояс, три башмака на разные ноги и разных размеров и с полным основанием предположили, что это одежда и обувь пяти наших несчастных соотечественников, захваченных этими туземцами в прошлом году.

Выслушав его рассказ, мы приняли решение немедленно начать поиски. Йорк во главе 30–40 человек на двух малых гребных пинассах направился к тому месту, где нашел палатки, и высадил здесь часть людей на берег, чтобы окружить дикарей с этой стороны, а капитан со своими судами должен был отрезать им путь с другой стороны. Высадившись наконец там, где находились раньше туземцы, наши люди обнаружили, что палатки исчезли. Несмотря на это, они направились дальше в глубь суши, перешли через две-три унылые горы и, случайно увидев в долине несколько палаток, устремились к ним, намереваясь захватить людей, если им это удастся. Но дикари (их было 16–18 человек), заметив нашу группу, быстро спустили на воду одну большую и одну маленькую лодку и ушли в море, едва избежав плена.

Тогда солдаты на берегу дали по ним залп и стали их преследовать, рассчитывая, что на судах, стоявших в море, услышат выстрелы и пошлют на это место лодки с матросами. Так оно и случилось: туда подошли наши матросы на лодках и заставили дикарей повернуть обратно к береговому мысу. Матросы так энергично преследовали дикарей, что те не смогли ускользнуть. Пристав к берегу, они тотчас сломали весла, думая, что тем самым не дадут нам увести их лодки. Затем туземцы отчаянно набросились на наших людей и мужественно сопротивлялись их высадке, пока хватало стрел и дротиков. А когда их запасы истощились, они стали собирать выпущенные по ним стрелы и даже вырывали их из своего тела. Они снова и снова вступали в бой и оборонялись, пока не потеряли и оружие и жизнь. Чувствуя себя смертельно раненными (и не зная, что значит пощада), туземцы в предсмертном порыве ярости бросались вниз головой со скалы прямо в море, вероятно, чтобы враг не съел их трупы (ведь они считали нас людоедами).

В этой стычке был опасно ранен стрелой один из наших и простились с жизнью пять-шесть дикарей. Остальным туземцам, за исключением двух женщин, удалось бежать и скрыться среди скал. Одна из женщин была так стара и безобразна, что матросы приняли ее за дьявола или ведьму и отпустили. Другая, молодая женщина, которой мешал бежать грудной ребенок, висевший за ее спиной, притаилась за скалами. Здесь ее обнаружил один из наших и, приняв за мужчину, выстрелил. Пуля, пройдя через волосы матери, пробила руку ребенка. Увидев это, мать закричала, и ее захватили. Наш врач приложил к ранам мази, чтобы вылечить руку. Но женщина, не будучи знакома с таким способом врачевания, сорвала повязку и начала лизать рану языком (не отличаясь в этом от собак), и