Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дитрих последовал примеру отца и вступил в студенческое братство «Igel». Это братство было основано в 1871 году, в один год с Германской империей – сразу после победы над Францией в войне 1870–1871 годов. Пруссия объединила вокруг себя 25 немецких государств, и на протяжении полувека эту конфедерацию возглавляла прусская династия Гогенцоллернов. Первым кайзером стал прусский король Вильгельм I. Он считался «первым среди равных» (primus inter pares), то есть среди глав остальных двадцати четырех государств. Премьер-министром он назначил прусского же князя Отто фон Бисмарка, вошедшего в историю как «Железный канцлер». Хотя члены братства «Igel» были патриотически верны кайзеру и рейху, от национализма и милитаризма той эпохи они оставались свободны. Устав братства подходил семейству Бонхёфферов с его приверженностью к умеренности в политике, так что Дитрих не испытывал колебаний по этому поводу. Правда, его братья обошлись и без этого товарищества.
Немецкое слово «Igel» (произносится «игель») означает «ёж». Члены братства носили шапки, сшитые из ежовых шкурок, в одежде предпочитали серый цвет различных оттенков, от светлого до темного, и задирали нос перед прочими братствами, чересчур увлекавшимися яркими шляпами и украшавшими свои лица чудовищными дуэльными шрамами. В Германии XIX и даже начала ХХ века шрам, полученный на студенческой дуэли, считался почетным отличием [16] .
Бонхёфферы, само собой, за подобной мишурой не гнались, да и не причисляли себя ни к националистам, ни к монархистам, оставаясь при этом патриотами, и национальная гордость «Ежей» им не была чужда. Карл Бонхёффер с любовью вспоминал те времена, хотя и не одобрял студенческие попойки, где все превышали меру, состязаясь в выносливости. В его времена «Ежи» по большей части придерживались умеренных убеждений, стояли за кайзера и Бисмарка. Замок-резиденция императора и премьер-министра все еще нависал над городом.
Спустя много лет другой «Ёж» вспоминал, что Дитрих в те годы был чрезвычайно уверен в себе и своих взглядах, но не тщеславен, «умел переносить критику». Был он также «товарищеским, подвижным и физически крепким юношей», обладавшим «острым нюхом, различавшим главное и второстепенное, и решимостью добраться до сути всего». Он также «умел тонко подшучивать над людьми, и с юмором у него дела обстояли прекрасно»63.
* * *
Для Германии 1923 год обернулся катастрофой. Немецкая марка, уже два года неуклонно скользившая вниз, сорвалась в свободное падение. В 1921 году за доллар давали 75 марок, в следующем году – 400, в начале 1923 года – 7000. И то было только начало. Германия не могла вынести бремя репараций, навязанных ей Версальским договором. В 1922 году, не справляясь с этими поборами, немецкое правительство попросило отсрочки. Многоумные французы не поддались на «уловки» и категорически отказали. Но это не было уловкой – вскоре Германия обанкротилась. Французы тут же оккупировали Рур, центр немецкой промышленности. По сравнению с наступившим экономическим хаосом прежние тревожные месяцы могли показаться прекрасным утраченным прошлым: к августу доллар стоил миллион марок, а к сентябрю прекрасным утраченным прошлым стал август. В ноябре 1923 года за доллар давали около четырех миллиардов немецких марок.
8 ноября Гитлер, почуяв подходящий момент, возглавил пресловутый «пивной путч» в Мюнхене, однако его чутье чересчур поторопилось: вместо победы его ждала тюрьма по обвинению в измене и мятеже. В тиши и спокойствии крепости Лансберг-ам-Лех он, словно свергнутый император, принимал у себя товарищей, диктовал свой исступленный манифест Mein Kampf и готовил новый удар.
Под конец 1923 года наступил срок выплаты по страховке Карла Бонхёффера. Всю жизнь он платил взносы и вот теперь получил 100 000 марок – благодаря инфляции хватило как раз на бутылку вина и корзину клубники. Хорошо еще, что к знаменитому психиатру обращались пациенты из других европейских стран, платившие ему в своей валюте, но даже для Бонхёфферов жизнь становилась весьма затруднительной. В октябре Дитрих жаловался в письме домой, что каждый обед обходится ему в миллиард марок. Он хотел оплатить кошт на две-три недели вперед, но для этого требовалась финансовая помощь родителей. «У меня нет при себе столько денег, – пояснял он, – я потратил шесть миллиардов на хлеб».
Новичков в братстве «Igel» именовали «фуксами» («лисами»), ссылаясь на строчку древнегреческого поэта Архилоха: «Лиса знает много маленьких вещей, а еж – одну, но большую»64. Каждый фукс оставлял на страницах особой «Лисьей книги», Fuchsbuch, свое краткое жизнеописание, как поступил и Бонхёффер.
...
В Бреслау, 4 февраля 1906 года, я, сын университетского профессора, «старого господина» Карла Бонхёффера, и его супруги, урожденной фон Хазе, появился на свет вместе с моей сестрой-близнецом. В возрасте шести лет я покинул Силезию, мы переехали в Берлин, и я поступил в гимназию Фридриха Вердера. После переселения в Грюневальд я перешел в местную гимназию и закончил ее на Пасху 1923 года. В тринадцать лет мне стало ясно, что я буду изучать богословие, хотя еще два года я колебался между теологией и музыкой. Сейчас я учусь первый семестр в Тюбингене и, как почтительный сын, вступил в братство Ежей. Своим личным телохранителем я выбрал Фрица Шмида. Больше мне о себе нечего сказать. Дитрих Бонхёффер65.
Едва ли не самым болезненным для Германии условием Версальского мира стал запрет иметь большую регулярную армию. На военной службе оставалось всего 100 000 человек. Это была серьезная угроза национальной безопасности, поскольку Россия, отделенная от восточной границы страны лишь Польшей, могла в любой момент оккупировать Германию, а также различные внутренние группировки – таких нашлось бы несколько – могли достаточно легко захватить власть силой. Подобное едва не произошло 8 ноября, когда Гитлер предпринял свой путч. Напряженная политическая обстановка требовала такого уровня военной безопасности, какой победители отказывались предоставить побежденным, и немцы изобретали различные способы обойти союзническую контрольную комиссию, в том числе они втайне проводили военную подготовку студентов во время учебы. Эти отряды резервистов получили прозвище «Черного рейхсвера». В ноябре 1923 года настал черед Дитриха.
Обучение занимало две недели, его направляли в Ульм, поблизости от Тюбингена, где размещались Ульмские стрелки. Многие «Ежи» ехали туда же, как и члены других братств. Бонхёффер не имел ничего против, он рассматривал это как естественное продолжение своего долга немца и гражданина, однако ему требовалось согласие родителей, и перед отъездом он написал им:
...
Главная задача состоит в том, чтобы подготовить как можно больше молодых людей прежде, чем контрольная комиссия проведает об этом… Предупреждают накануне, едут все члены братства, которые учатся меньше семи семестров… Я ответил, что поеду и буду там до вторника, когда я рассчитываю получить от вас ответ, как вы к этому относитесь. Если у вас будут возражения, я вернусь в Тюбинген. Поначалу я думал, что лучше поехать в другой раз и не прерываться во время семестра, но потом решил, что чем раньше, тем скорее я обрету уверенность, что в кризисной ситуации от меня будет польза. Бабушке грустно оставаться на две недели одной, но она велела мне ехать66.