Международная изоляция и скудная материальная и индустриальная база Советской России стали причинами разбухания бюрократизма. С фронта приходили бывшие красные командиры, после Гражданской войны Красная армия была сокращена в 10 раз – 5 миллионов до 500 тысяч, и занимали руководящие должности в общественной жизни, партии, на производстве, и переносили туда армейский стиль руководства.

Рабочее правительство Ленина и Троцкого (!) прекрасно понимало, что разбухание бюрократического аппарата приведет к перерождению Рабочего государства, обострит социальные противоречия. На XI съезде РКП (б) Ленин говорил: «История знает превращения разных сортов, полагаться на убежденность, преданность и прочие превосходные качества – это вещь в политике совсем несерьезная». Он признавал, что большевики унаследовали старый государственный аппарат, оставили его нетронутым, лишь вымазали его красной краской.

Выход из кризиса могла только международная революция. В начале 20-х годов поднималась новая волна рабочего наступления, но и это наступление захлебнулась из-за предательства социал-демократии и бюрократического саботажа. Чем тяжелее поражения терпел мировой революционный процесс, тем уверенней себя чувствовала советская бюрократия. И в итоге, говоря словами Троцкого, «свинцовый зад бюрократии перевесил голову революции». Ленин умер в изоляции, Троцкий во главе Левой оппозиции боролся с бюрократией, за что его Сталин выслал из страны, а потом его убили сталинские наймиты.

Из этого схемы вытекал вывод: если революцией не будет руководить боевая коммунистическая партия типа большевистской, революция обречена на поражение. Потому что основной вопрос всякой революции – это вопрос о власти. Этот вывод полностью противоречил анархистской концепции революции, как о живом и отчасти спонтанном социальном творчестве масс, но был созвучен с моим желанием создать организацию революционеров, которые будить рабочий класс, а не сидеть на сквотах в компании с паразитами. Кроме того, я много читал о «Красных бригадах» (чтобы узнать о них побольше, самостоятельно учил итальянский язык), а бригадисты тоже много говорили о необходимости партии «сражающихся коммунистов».

Не скрою: я постепенно разочаровывался в анархистской вере в массы, в их гений. Разочаровывался потому, что три раза в неделю распространял «Черное знамя» у заводских проходных, ходил на все демонстрации, агитировал студентов, и убеждался, что большинство людей, будь то рабочие, будь то интеллигенты, как попугаи, повторяют то, что им навязывают средства массовой информации. Масс-медиа в то время были сплошь антикоммунистическими, несмотря на то, что были государственными, получали деньги из бюджетной казны. Вот и приходилось слушать от читателей всякие глупости о «гомо-советикус», о появлении в советские годы «особой популяции людей», которые не понимают ценностей цивилизованного мира, о тлетворности коллективизма и благотворности частной собственности и частной инициативы.

И, конечно, «переворот в умах» вызвал фильм «Собачье сердце». Убогое творение, но его «вытащила» игра актеров. Только и было слышно – «швондеровщина», «шариковщина», «не читайте по утрам советских газет».

Порой даже было забавно разговаривать с относительно молодыми ИТРовцами, частными гостями питерского «гайд-парка» у Казанского собора. Душка очков перемотана проволокой, штаны с пузырями на коленях, рубашка в стиле «бобочка», обычно с пятном от жирной пищи, стоптанные сандалии надеты на дырявые носки, желтые разводы подмышками, худосочный, козлиная бороденка, волосы жидкие, немытые, чуть длинней, чем принято, говорит сплошные общие места. И при этом огромное самомнение, высокомерие, уверенность в понимании судеб мира!

- Коммунизм, неважно какой, анархический или большевистский, - это швондеровщина! Отнять все и поделить – вот чего вы добиваетесь! – обычно говорили такие типы. – Коллективизм приводит к безответственности. Нужно отдать все частникам, разрешить частное производство, частные магазины. Законы экономики - Господи, поймите же это, наконец! - сродни законам природы, спрос рождает предложение. Кроме того, частная собственность – это основа демократии. Посмотрите на цивилизованный мир! А коллективная собственность – основа тоталитаризма.

- А как быть с дикторскими режимами Пиночета, Стресснера, Самосы, Чон Ду Хвана? Они не были против частной собственности, а очень даже за.

Обычно «технический интеллигент» снисходительно улыбался и агрессивно отвечал: «Эти диктатуры были нужны, чтобы защитить цивилизацию от коммунистической заразы».

Дать тебе в торец, что ли? Но, нет. Ты же клоун. Вот мы над тобой и посмеемся.

- А вы сами-то что-то не больно смахиваете на капиталиста.

- Но я готов им стать.

Удивительно, но часто рядом с таким задротом стояла вполне симпатичная и чистенькая девушка лет 27-ми. Обычно спутницы «кандидатов в капиталисты» молчали, иронично смотрели на оппонента и периодически кивали головой в знак согласия с тем, что говорит их избранник, и не без восхищения поглядывали на него. Чем субъекты с пузырями могли привлечь противоположный пол – для меня загадка. Может быть, некоторые женщины подсознательно западают на тех, кто четче остальных выражает общее настроение? Не знаю… Но мне иногда хотелось отхлестать барышень по щекам, сорвать с них все, кроме белых «пионерских» трусов, которые просвечивали под платьем, публично унизить. Вот такой вот фашистский импульс! Но я его, конечно, подавлял.

В общем, чем дальше, тем больше, я все меньше верил в способность масс критически мыслить и самим творить революцию. И если я что и готов был что-то принять в троцкистской концепции, так это учение о партии как об основном инструменте революции. В массы веришь тогда, когда с ними мало общаешься. Я общался часто.

Понимание огромной роли авангарда, «гвардии революции» – вот что меня привлекло в троцкизме. Во всем остальном описанная схема хромает на обе ноги. Социал-демократы погубили революцию на Западе в конце 1918 – в начале 1919 годов, а большевики разогнали фабрично-заводские комитеты весной 1918 года – разве это не внушает подозрение, что большевики изначально были против рабочей самодеятельности? Если лишь изоляция заставила большевиков отказаться – на время – от демократии, то почему они в конце 1917 года, то есть только придя к власти, а значит до изоляции и распыления рабочего класса, не признали перевыборы в Петросовет и другие перевыборы, на которых победили эсеры? Разве это не показывает, что большевики никогда не хотели осуществлять принципы, изложенные Лениным в «Государстве и революции»? За что большевики объявляли вне закона Махно, когда тот воевал с немцами, а после в тылах Деникина? Разве это и запрет других социалистических и коммунистических партий не показывает, что они изначально стремились ввести монополию на революцию и социализм? И так далее.

Но меня привлекало само слово – «троцкизм». От него пахло запретом, табуированной зоной. В конце концов биографии Бакунина и Кропоткина выходили в советской серии «Жизнь замечательных людей», а о Троцком – ничего, ни одной книги. В школе я прочел роман Веры Кетлинской «Мужество», где троцкист выведен главным злодеем - вредителем и убийцей. В учебниках по истории КПСС о Троцком тоже писали как о злодее, чтобы показать презрение к нему, никогда не приводили его инициалы. Просто - Л. Троцкий. Что я знал о Троцком? То, что разработал концепцию перманентной революции и якобы эта концепция обосновывает необходимость «экспорта революции на штыках». Якобы Троцкий не признавал переходный – буржуазно-демократический - этап в революции и настаивал на необходимости сразу строить социализм – «Без царя, а правительство рабочее». Строить социализм он якобы предлагал с помощью трудовых армий, не признавал НЭП, не верил в крестьянство, выступал за милитаризацию страны, был против мирного сосуществования с капитализмом, не верил в возможность победы социализма «в одной, отдельно взятой стране», призывал к продолжению революционной войны с империализмом. В годы перестройки был в моде драматург Шатров. Так и он в своей нашумевшей пьесе изобразил Троцкого проводником именно такого набора идей.