Так, я все же хочу остаться в своем уме. Попробуем понять, что же такого произошло? Моя подруга была больна раком пять лет и умерла. В этом нет ничего неожиданного. Поскольку мои нервы были не в порядке (рано, рано я посчитала себя здоровой), я возомнила себя героиней готического романа. К этому меня подтолкнул Тед своими гневными выпадами и Джулиана со своими страшилками про перемещение книги в пространстве и послания от умершей дочери. Ну разве это не бред — уверовать в то, что дух Элоиз не может найти успокоения и жаждет отмщения. И будто орудием этого отмщения должна стать я. Нет, просто бред какой-то. Кажется, я начиталась Дафны Дю Морье, и моя любовь к Корнуоллу, с его поместьем Мандерли, пошла мне во вред. Слишком засел во мне зловещий образ умершей Ребекки, преследующей своего мужа Макса де Винтера. Интересно, если перенести все это на ситуацию с Элоиз, кто у нас будет миссис Дэнверс? Да, кто так старательно скрывает правду? Ведь именно об этом молила меня Элоиз — докопаться до правды.

Голова шла кругом от противоречивых мыслей. Был ли это сон? Или Элоиз — настоящее привидение?

Я в ужасе закрыла глаза. Крис прав — я снова схожу с ума. Я больна, очень больна.

Вернуться в Корнуолл мне удалось только в июле. Весь промежуток времени начиная с февраля прошел как в тумане. Зато было много поддержки от Иви… Еще помню испуганные лица своих сыновей — ведь их мама снова погрузилась в мрачный мир, от которого они были так далеки, слава богу.

Крис хорошо держался. Я снова ходила на терапию и принимала лекарства, но он не давал мне чувствовать себя сумасшедшей. Не считал меня плохой женой и матерью, в отличие от того, что думала о себе я.

Постепенно жизнь вернулась в свое обычное русло. Ко мне вернулся нормальный сон, я чувствовала себя все лучше и лучше.

Поэтому когда Крис предложил поехать в Тэлланд в конце июля, я отважно согласилась. Действительно, а что тут такого? Там — наш любимый дом, который излечит любые раны. И я больше не верю в призраки. Возьмем с собой Иви — пусть развеется после сдачи экзаменов. Да и Крис заработался — ему давно нужен отдых. И все вернется на круги своя — мы будем гулять по пустынным диким пляжам, уплетать местные пирожные, пить газировку, дурачиться и смеяться, носиться по полям в Лэнтик Бэй и сбегать по пологим откосам к морю.

Мне уже не терпелась скорее поехать туда. Мальчишки сдали сессию, и у них были свои интересы. Меня же тянуло в Корнуолл, на воздух, на природу. Да, мы поедем туда с моим любимым мужем и дочкой, и мы будем спать на простынях, пахнущих свежей травой, лавандой и жимолостью, потому что именно так пахнет высушенное в саду белье.

Наш первый день в Корнуолле. Иви сидит за широким дубовым столом, подперев щеку кулачком. Она смотрит в окно — на наше патио, увитое клематисом.

— Мам, — мечтательно произносит она. — А в шестнадцать можно полюбить?

Я улыбаюсь:

— Полюбить можно и в более юном возрасте. Например, Джульетте было тринадцать, когда она повстречала Ромео. И безумно в него влюбилась. Правда, не забудь, что из этого вышло.

— Да, я знаю. Но это просто пьеса. А меня интересует — выйдет ли что-то, если ты просто подросток?

Я внимательно посмотрела на свою любимую дочку.

— Иви, а почему ты спрашиваешь? Тебе кто-то очень нравится?

— Я тебя умоляю, мам. Это не какие-то там придурки из школы вроде Джоша или Гарри.

Я немного расстроена, что Иви разочаровалась в Гарри. Он хоть и увалень, но очень милый.

Мы с Элоиз частенько мечтали, каких бы женихов мы выбрали для своих дочерей. Конечно, они должны быть успешными и при этом добрыми, честолюбивыми, но с тонкой душой. А еще умными и веселыми. В каждой матери неизбывен инстинкт свахи. Мы с Элли желали нашим дочкам всего самого лучшего — страстной любви, счастья. Ах мечты-мечты…

Я горько вздохнула. Бедная Элли. Она уже не выдаст своих дочек замуж, не понянчит внуков. Поэтому мне нельзя бросать Роуз с Виолетой. Я тоже хочу, чтобы девочки выросли и нашли свое счастье. Понятно, что Джулиана с Тедом сделают для этого все возможное. Но все-таки и я не чужой для них человек — крестная мать. Я постараюсь сделать так, чтобы все, что намечтала Элоиз для своих детей, сбылось.

И вдруг я вспомнила наш давний разговор, еще задолго до того, как она повстречала Теда.

Помнится, я спросила тогда, не тяготится ли она своим одиночеством. Сама я уже была замужем, родила троих детей, и все в моей жизни было определенно. Господи, Элоиз, ты была всего на несколько месяцев моложе, а уже такая печальная. Мы подолгу сидели вместе, и лицо твое было овеяно тихой грустью — особенно когда под ногами возились мои малыши, гулили о чем-то своем, а ты вздыхала.

— Тяготит ли меня мое одиночество? — переспросила ты с печальной улыбкой. — Я чувствую такую опустошенность. Ах, Кэти, я так завидую вам с Крисом. Между вами любовь и товарищество. Мне кажется, что у меня такого не будет. Все самое прекрасное у меня позади и больше не повторится никогда.

Я удивилась. О чем это ты?

— Расскажи мне об этом. Что не так?

Ты грустно улыбнулась и покачала головой:

— Нет, не могу. Слишком больно. И только моя…

Ты вдруг выпрямилась, заулыбалась, заискрилась.

— Ох, прости меня. Я, наверное, не наигралась в нашем студенческом театре.

Да, ведь мы с Элоиз познакомились во время изучения театрального искусства в Бристольском университете. Мы заболели сценой, каждая — по-своему. Элоиз обожала само действо. Она любила привлекать к себе внимание и вечно придумывала шикарные наряды в стиле неоромантизма, да и вообще, чувствовала себя на сцене как рыба в воде. Актрисой она была неплохой, хотя было ясно, что для нее это просто развлечение. У нее был фонд доверительного управления и родовое поместье — зачем ей карьера?

А вот мне карьера была нужна. Правда, к концу первого учебного года я поняла, что актриса из меня никакая. Я любила поэзию и прозу. О, эта музыка фразы, округлость звуков, голос, взлетающий вверх и падающий вниз, превращаясь во вздох. И все эти переходы от светлой романтики к беспросветной трагедии. Произнося тексты вслух или хотя бы про себя, я качалась на их волшебных модуляциях, словно на волнах. Правда, сама я не способна была создавать тексты, отвечающие требованиям преподавателей. Но я все равно не жалела, что поступила в университет. Стоически выполняла все задания. Доучилась там, получила диплом с весьма средними оценками, закончила курсы по машинописи и устроилась в Лондоне секретарем на Би-би-си. Меня посадили на старинную научную программу «Horizon»[9]. Как и все остальные девушки в этом уважаемом заведении, я мечтала «пересидеть» остальных и получить наконец творческую должность и стать референтом. О большем мы и мечтать не могли.