И снова перед глазами оказывалась фотография уставшей молодой женщины с грудным младенцем на руках. Я пил чай и смотрел на нее, на эту женщину. Думал о ней. Во всей этой истории она была единственной невинно пострадавшей. Был, конечно, еще и ребенок, но пока он поймет, что пострадал, пройдет немало лет. О Косте же я думал гораздо меньше. Та работа, которую он выбрал, привела бы его раньше или позже на тот свет. В этих рассуждениях можно было идти и дальше, и тогда вышло бы, что его ранняя смерть спасла много жизней. Но это был блеф, его смерть лишь обеспечила других специалистов этой проффессии дополнительными заказами.

Я замешал из муки клейстер и, законопатив щели в рамах паралоном, заклеивал их вырезанными из газет полосами. Через полчаса дело было сделано. Сквозняк исчез, хотя теплее не стало. Но на все надо время, и особенно на то, чтобы батареи в моей квартире начали действительно нагревать воздух.

Я пил чай. За окном длился зимний вечер, морозный и скрытный.

Утром дети будут радостно играть в снежки, а взрослые будут вызывать милицию, чтобы приехала машина и убрала замерзшего ночью пьяного с автобусной остановки. И короткий зимний день поспешит дальше.

Я сидел за кухонным столом, пил чай и пережидал зиму, как лодочники пережидают ледоход перед тем, как переплыть реку.

О чем, интересно, сейчас думает костина жена, или вернее сказать вдова? Она, может, тоже смотрит в окно? А рядом спит ребенок, слишком маленький, чтобы запомнить отца. Ему, наверно, тепло, он хорошо укутан. А ей - холодно. Холодно и одиноко...

Может, я когда-нибудь познакомлюсь с ней. Как бы случайно. У меня ведь есть ее адрес и фотография. Познакомлюсь и попробую чем-нибудь помочь. Только чем?

А что сейчас делает моя жена? Где она? С кем?

Нет, на самом деле меня это больше не интересовало. Моей жене наверняка не было одиноко.

Утомленность легла на плечи, как тяжелое пальто.

Граница зимнего вечера и зимней ночи неразличима.

Захотелось тепла и я лег спать.

Прошло несколько дней. Квартира моя нагрелась и теперь, возвращаясь с пятнадцатиградусного мороза домой, я приходил в тепло и уют. Эта огромная разница температур по обе стороны окна держала меня большей частью внутри. Но внутри было скучно, жизнь ограничивалась питьем чая и чтением все тех же газет бесплатных объявлений. Дни наполнялись ожиданием, но ожидать я мог только одного - звонка Лены. Последний раз мы виделись больше недели назад. Обычно она звонила ближе к вечеру, но в этот раз звонок раздался в полдень. Она сказала, что сильно простудилась и лежит дома. Выздоровеет перезвонит.

Я еще не успел как следует огорчиться своему затянувшемуся одиночеству, как снова зазвонил телефон.

Звонил Дима.

- Приезжай вечерком. Погреемся, - сказал он.

Около восьми мы с ним закрылись в его киоске. Дима накрыл привычный стол, включил кассетник и разлил по стопкам лимонную водку.

В киоске было тепло - под стенкой стоял раскрасневшийся электрокамин.

- Знаешь, что с Костей случилось? - после второй стопки спросил Дима.

- В "ведомостях" читал.

- Он теперь твой должник, - сказал Дима. - Работу он не сделал...

Я махнул рукой.

- Что теперь говорить? Его уже нет... - я говорил осторожно, прислушиваясь к собственным интонациям, боялся услышать в своем голосе фальш. - И не надо уже ничего...

Дима напряженно посмотрел мне в глаза, облизал языком толстые губы, словно они пересохли. Я на мгновение испугался его взгляда. Показалось вдруг, что Дима что-то знает. С испугу я налил себе внеочередную стопку и выпил ее в четверть глотка.

Дима полез во внутренний карман своей джинсовой куртки. Его рука долго возилась там, так долго, что я устал от собственной нервозности и решил - будь, что будет! Припрет он меня к стенке вопросом - отнекиваться не буду.

Наконец он вытащил из кармана руку и я увидел на его ладони пачку долларов. Он положил доллары на стол и снова напряженно уставился мне в глаза.

- Мы с Костей работали на доверии. У меня он вперед денег не брал. Если хочешь - я могу поговорить с другим человеком...

- Не надо! - оборвал я Диму. - Уже не надо!

Он с пониманием кивнул. Потом вздохнул. Выпил.

- Ты с ним дружил? - осторожно спросил я.

- Какая сейчас дружба? Дружбы больше нет. Есть деловые отношения. Косте можно было верить. Нормальный был парень. Но что поделаешь, это жизнь... Кто-нибудь придет и на его место.

"Кто-нибудь придет и на его место?!" - повторил я мысленно димины слова. Повторил и подумал: а что именно он имел в виду? Смысл этой фразы раздваивался и даже растраивался, и все это явно без участия лимонной водки. Просто богатство языка, "великого и могучего".

И тут я себе показался до противного трезвым. И снова налил, и себе, и Диме. Хотя он уже был достаточно осоловевшим.

Доллары все еще лежали на столе, но лежали они скорее у него под рукой, чем у меня. Мне было бы спокойнее, если б их тут не было. Они приковывали к себе мое внимание, мне все труднее было оторвать от них взгляд. Дима заметил это и в его прищуренных, уставших то ли от света, то ли от водки глазах я заметил искорки смеха. Он вытащил из-под прилавка стограммовый стаканчик, перелил туда водку из стопки, потом добавил доверху из бутылки. Посмотрел на меня с горькой усмешкой и, кивнув: мол "поехали!", выпил. Потом взял толстыми короткими пальцами зеленую двадцатку, скатал ее в шарик и занюхал им.

Я никак на это не отреагировал. Может он и не ждал никакой реакции. Он был просто пьяным. А я ему завидовал, он был так далеко от реальности, что мне его было не догнать. Тем более, что ночевать я хотел дома.

Позднее зимнее утро. У меня не болела голова. Я вообще чувствовал себя удивительно свежим. Но при этом вчерашний разговор с Димой вспоминался с большим трудом, лишь отрывочно. И не только разговор - в кармане куртки я нашел пачку долларов и отдельно - смятую зеленую двадцатку. Это были те самые "настольные" баксы, но как они попали в мой карман я не помнил. Скорее всего Дима сам их сунул мне, но как я мог этого не заметить? Ведь он был намного пьянее меня!

В узорчатой морозной рамке кухонного окна шел пушистый снег.

Я завтракал. Тикали настенные часы. Хрустел на зубах бутерброд с вареной колбасой. Закипал чайник.

На душе было спокойно. Дима ничего не знал, да и откуда он мог бы что-то узнать? Теперь можно было бы поговорить с ним без боязни и нервозности, расспросить подробнее про Костю и его жену. Хотя Костя меня уже не интересовал. Но его жена, уставшее лицо которой часто смотрело на меня с маленькой фотографии, постоянно присутствовала в мыслях. Иногда мне казалось, что я ее уже знаю, что мы уже встречались. И именно в такие моменты, когда фантазии вытесняли на какое-то время ощущение реальности, я чувствовал себя удивительно сaмоуверенно и счастливо. Откуда приходили эти фантазии?