всего несколько маек и пару кофт. Всё остальное было либо не её размера, либо совершенно диких расцветок. Мама никогда не ходила с ней по магазинам, всегда покупала одежду сама. Сначала привозила из турецких вояжей, потом выбирала на рынке, где у неё осталось множество знакомых. Единственный раз она угадала и с цветом, и с размером, когда принесла эту рубашку. Что привлекло маму в серо-стальной, классического покроя, почти мужской вещи, так и осталось для Сашки тайной, но факт в том, что почти такая же была у Всеволода Алексеевича. Нет, наверняка не такая, гораздо дороже, лучше, у неё не протирались рукава на локтях. Но Сашке хотелось верить, что такая же, и из рубашки она не вылезала.

Теперь же вот купила замену. Тоже строгий фасон, отложной воротник, сошла бы за мужскую, если бы не выточка для груди. Белая, чтобы и на учёбу носить. Тётя Маруся помогла наутюжить. Как только стало известно, что Сашка поступила в институт и получит комнату в общежитии, тётка резко подобрела, даже перестала считать куски в холодильнике.

— Врач — хорошая профессия, денежная, — приговаривала она, колдуя с утюгом. — Молодец, дочка. Ты ко мне забегай, забегай после учёбы. Чайку попьём, поговорим. Одной-то в Москве несладко.

Сашка только улыбалась мечтательно, прихлёбывая горячий чай. В Москве она точно не одна. Наверное, ни в одном городе мира ей не могло быть так уютно, как здесь. Осталось как-нибудь пережить два летних месяца в Мытищах.

— Так на чей концерт ты собралась?

— Туманова. — Сашка на радостях даже бдительность потеряла, решила, что теперь, когда она поступила, можно не таиться.

— На чей? Он что, ещё жив?

Сашка аж подавилась.

— Кто?! Всеволод Алексеевич? Конечно, жив! Афиши по всей Москве висят!

— Ой, ну да, прости, я его всё время со вторым путаю, высоким таким, тёмненьким. Тоже про партию раньше пел.

— И Рубинский жив вообще-то, — пробормотала Сашка, поняв, о ком идёт речь. — По стране сейчас гастролирует, со сценой прощается.

— Так и что ты нашла в этом Туманове? Что, сходить больше не на кого? В твоём возрасте по дискотекам надо скакать. Под этих, как их? «Белок»?

— «Стрелок». Я другую музыку люблю, тёть Марусь. Чтобы с вокалом нормальным!

— Да какой вокал! Туманов давно уже козлетоном поёт, дыхалка ни к чёрту. Вот в моей молодости у него голосище был! Я помню, как он в Колонном зале пел, без микрофона. Люстры дрожали! А сейчас что? Слушать же невозможно. И песни все на два аккорда, тьфу! На вот рубашку, готова.

Сашка чуть не выхватила наутюженную рубашку и побыстрее ушла на свой балкон. Сама виновата, нечего рот открывать. И не будешь же доказывать тёте Марусе, что глупо сравнивать Туманова, да просто любого вокалиста с ним же самим двадцать лет назад. Естественное старение голоса никто не отменял. А Сашке было не так уж важно, берёт он верхнее «ля» или нет, хорошим музыкальным слухом она похвастаться не могла. Ей важно было просто слышать его голос. Знакомые интонации, привычный тембр, от которого по коже бегут мурашки, а в душе что-то переворачивается, и делается тепло-тепло. Вот что самое главное.

К «России» она шла, как иные идут к храму, замирая от предвкушения, рассматривая прохожих, вглядываясь в лица. Ей казалось, что все, вся Москва, как минимум, должны готовиться к торжественному событию, разделять её трепет. Но на деле оказалось иначе. Моросил дождик, и возле концертного зала никто не задерживался, люди старались как можно скорее оказаться внутри. Многие пришли на концерт сразу после работы и, предъявив билет контролёру, тут же разбредались, кто в буфет, кто в туалетную комнату. Концерт был даже не юбилейным, просто рядовое выступление артиста в городе, где сотни площадок, и на каждой кто-нибудь то поёт, то пляшет. Но для Сашки всё происходило в первый раз, а потому казалось особенным и удивительным.

Подумать только — две с половиной тысячи человек пришли послушать Всеволода Алексеевича! Две с половиной тысячи таких же, как она! У Сашки, уже привыкшей быть белой вороной среди поклонников «Белок», «Стрелок» и прочих поп-идолов, это просто в голове не укладывалось. Но чем больше она смотрела по сторонам, тем больше понимала, что среди собравшихся в фойе, спешащих из буфета в зал со стаканчиком кофе в руках, дожёвывающих на ходу бутерброд, шумно рассаживающихся по местам людей таких, как она, нет. Прежде всего, по возрасту — Сашка тщетно пыталась найти своих ровесников. Пару раз замечала в толпе молодые лица, но потом неизменно оказывалось, что девушка или даже молодой человек всего лишь сопровождают бабушку, которая, судя по трясущейся голове и шаркающей походке, одна на концерт сходить уже не может. В основном же зал наполняли сорока-пятидесятилетние, и ни у кого в глазах Сашка не находила отражение того, что так хотела увидеть. Никто не пришёл сюда из-за Всеволода Алексеевича. Все пришли просто на концерт.

Рядом с Сашкой уселась пожилая семейная пара. Женщина тут же приложила к глазам миниатюрный бинокль, хотя рассматривать пока ещё было нечего — сцену закрывал занавес. Минутой позже Сашка поняла, что она рассматривает зал.

— А свободных мест-то многовато, — обратилась женщина к мужу. — Я же говорила, не соберёт он «Россию». Вот если бы юбилей был, то да. А просто сольный концерт — кому это надо?

— Не просто сольный, ты же смотрела афишу, — поправил мужчина. — Русским языком написано «Туманов и его друзья». Девушка, вы не знаете, а Примадонна будет?

Сашка вздрогнула, поняв, что обращаются к ней. Откуда ей знать? Она вообще приписку про «друзей» на афише не заметила.

— Вряд ли. — Сашка нервно одёрнула рукава рубашки. — Они с Примадонной не дружат.

— Жаль. — Дядька искренне расстроился. — Вот что за манера не указывать всех участников концерта? Ну хоть Киркоров-то должен быть!

От этого имени Сашку начинало трясти ещё со времён первой встречи в Мытищах. Сразу вспомнилась напирающая со всех сторон толпа и голос Туманова над ней, спокойный, уверенный.

— Рубинский точно будет, — сообщила она любопытному соседу, надеясь, что он, наконец, замолчит.

— Ну… Этого я сто раз видел! Он у нас на заводе выступал недавно бесплатно!

— А вы что, увиденных артистов коллекционируете?

Прозвучало резче, чем хотелось бы. Вечная её проблема, всё общение Сашки с чужими строится на крайностях — она либо молчит, боясь слово вставить, либо, поборов смущение, сразу скатывается в хамство. Зато дядька отстал, повернулся к жене, принялся что-то выяснять у неё, Сашка уже не слушала. Какая разница, кто ещё выступит