– Все, что изволите! – с жаром откликнулся Кирилл Макарович.

– Насколько у вас доверительные отношения с сестрой?

– С Лерой? Мы всегда были большими друзьями.

– Смерть матери вас сблизила?

Господин Алабьев немного изменил позу, глубже сев в кресле.

– Полина Андреевна меня воспитала, но она не моя мать… Вы правы, это ужасное происшествие нас сблизило…

– Валерия не делилась с вами некоторыми планами?..

– Какими планами? – в интонации Кирилла Макаровича скользнула осторожность.

– Что-то вроде глупой шутки или… Устроить неприятную ситуацию, – Агата старательно подбирала слова.

– Шутка? Неловкая ситуация? – он задумался. – Нет, ничего такого… А против кого она стала бы шутить?

Говорить напрямик Агате категорически не хотелось.

– Против кого-то из вашей семьи… Например, против вашей мачехи… Или отца…

Кирилл Макарович усмехнулся.

– Вы видели моего отца?

Агата утвердительно кивнула.

– Познакомились с ним в Ницце?

– Нет, лично мы не представлены… Несколько раз видела издали. Но запомнила. На прогулке Валерия указывала на него…

– Как полагаете, можно с ним шутить?

Она предпочла уйти от ответа:

– Валерия не питает добрых чувств к вашей новой мачехе?

– Ну что вы… – Кирилл Макарович даже улыбнулся. – Лидия Павловна невинное и наивное существо… Она никому не может причинить вреда… Как жаль, что вы близко не познакомились с отцом… Вы бы ему понравились…

Комплимент Агата приняла как должное.

– Ваш отец – интересный мужчина. Раз увидев, его трудно забыть, – сказала она, невольно вспоминая, как Алабьев замахнулся стулом на дочь за испорченную кофе сорочку. Тогда официант повис у него на руке.

– Совершенно с вами согласен, – Кирилл Макарович встал, одернув пиджак. – Баронесса, прошу в зал для составления договора. В чью пользу изволите заключить страхование?

Мысль пришла сама собой, как озарение. И настолько понравилась, что Агата тут же назвала того, кто получит большую премию в случае ее смерти. Чего она, конечно же, не допустит. Несмотря на дурацкие законы вымирания. Она – Агата Керн, ну или баронесса фон Шталь, – самый выгодный риск для страхового общества «Стабильность». Пусть не сомневаются.

• 14 •

Полицейский дом Пресненской части возвышался на небольшом холме в особом окружении. По правую руку от него располагался Зоологический сад. По левую – Вдовий дом. А сзади, можно сказать с тыла, наступал Московский университет. Между зверями, вдовами и студентами полицейским жилось спокойно. Само здание представляло собой серый сундук – казенного вида, ничем не примечательное, как и прочие полицейские дома Москвы.

По праву знакомства с приставом Пушкин прошел в его кабинет без предупреждения. Визиту сыскной полиции Носков не обрадовался, но и не встревожился. Поводов для беспокойства на его участке не имелось. Тем более пристав считал Пушкина довольно толковым и разумным чиновником, который не будет попусту гонять полицию. Он поздоровался приветливо, предложил чаю, водки и даже блинов с закусками, по причине Масленицы их напекли в буфете участка. Пушкин заставил себя отказаться от блинов и спросил про тело Ферапонтовой.

Пристав не сразу понял, о ком речь. Пушкин напомнил, что сегодня утром его помощник подпоручик Татаринов в Большом Ново-Песковском переулке осматривал тело пожилой дамы…

– Ах, это, – сказал Носков с таким выражением, будто речь шла о совершенном пустяке. – Да, верно, не будет теперь Баба-Турок участок мучить.

– Она вам знакома? – спросил Пушкин, понимая, что пристав мог забыть фамилию погибшей, помня ее по кличке.

– Знакома?! – Носков издал презрительный смешок. – Да она была костью в горле, занозой в пальце, хуже диких пчел и бешеных собак. Не было от нее покоя, прохода не давала. Чуть не каждый день с жалобами являлась. То ей городовой честь не отдал, то на нее снег с крыши упал, то двор не чисто метен, то соседи бомбы делают. А последний раз совсем из ума выжила: дескать, в страховом обществе назвали ее мертвой и договор отказались заключать. Требовала, чтобы их в тюрьму посадили… Одним словом, Баба-Турок, хуже не бывает…

– Что она говорила про страховку? – аккуратно спросил Пушкин.

Пристав только рукой махнул:

– Да чушь несла! Якобы сказали, что уже умерла и не может заключать договор страхования… Чего только не выдумывала, старая карга… Все, закончилась песенка… Больше не будет своими бреднями донимать. Распоряжусь по такому случаю выдать городовым по стопке из казенных запасов.

Вероятно, настоящую смерть вдовы Ферапонтовой участок отметит маленьким праздником. Расследовать несчастный случай точно никто не станет.

– У нее были родственники, сестра?

– Может, и были, да только со всеми переругалась. Еще лет двадцать назад. Жила одна как перст… И главное, здоровье такое, что ничего ее не берет. Еще бы нас всех пережила. Такая несказанная удача, что грохнулась с лестницы, – сказал с чувством пристав и тут сообразил, что сболтнул много лишнего. – Позвольте, а вам-то что за дело?

– Вчера Ферапонтова подала жалобу на страховое общество, в котором ее действительно назвали мертвой. То есть умершей по документам, – ответил Пушкин.

Носков одобрительно покачал головой:

– И до вас уже добралась, холера…

– Михаил Николаевич, вам не кажется странным, что страховое общество «Стабильность», с хорошей репутацией, не замеченное в аферах, считает даму умершей, имея документы о смерти Ферапонтовой, а на следующий день вдова действительно умирает. От несчастного случая.

Смысл вопроса раскрылся перед приставом настолько ясно, что подпортил настроение.

– На что намекаете? – со строгостью в голосе спросил он.

– Не хватает фактов, чтоб делать выводы. Ситуация представляется довольно странной. Вы не находите?

– Не понимаю, что вы хотите найти, господин Пушкин.

– Татаринов проводил осмотр тела?

– Так точно.

– Составил протокол?

Дотянувшись до письменного стола, пристав подхватил тонкую папку и положил перед Пушкиным.

– Вот, извольте…

Дело о несчастном случае с вдовой Ферапонтовой состояло из двух листиков осмотра места происшествия. Заключения доктора еще не было. Пушкин прочел быстро.

– Здесь сказано: в квартире вдовы было жарко натоплено, свечи догорали…

– Значит, так и было, – сказал Носков, забирая папку. – Татаринов выдумывать не умеет.

Пушкин поднялся.

– Могу я взглянуть на тело?