Выбора у пристава не осталось. Скрепя сердце он пригласил Пушкина в мертвецкую.

Не самое приятное помещение участка находилось в отдельном домике. Носков приказал участковому доктору Воздвиженскому отпереть амбарный замок на дверях, такой большой, будто покойники могли разбежаться, и показать тело, привезенное утром.

Доктор зажег керосиновую лампу под жестяным абажуром и откинул простыню, прикрывавшую тело. Он еще не успел провести осмотр Ферапонтовой, вдова помещалась на прозекторском столе как главный гость, а не переехала на стеллажи для хранения. Которые тоже не пустовали.

– В этом ее нашли? – спросил Пушкин.

– Можете быть уверены: Татаринов старуху не переодевал…

Шутка пристава относилась к пеньюару, в котором была вдова. Легкий и обширный, еще старинной моды, он окутывал тело саваном. Сквозь прозрачную материю белело старческое тело. Зрелище настолько мерзкое, что хотелось отвернуться. Чего Пушкин не мог себе позволить, начав осмотр с белесых пяток.

– Доктор, что скажете? – спросил он, приблизившись к голове старухи.

Воздвиженский переглянулся с приставом: дескать, чудит сыск. Ему дали знак, что чем быстрее ответит, тем скорее отвяжется.

– Причина смерти очевидна: сломанная шея. Как бывает при падении с высоты.

– Будете делать вскрытие?

– Зачем? – искренне удивился доктор.

– Для обнаружения ядов или чего-то подобного…

– У меня химической лаборатории, чтобы яды обнаруживать, не имеется… Тут вам не сказочный замок криминалистики великого петербургского Лебедева, а мертвецкая рядового полицейского участка Москвы. Надеюсь, вам ясно?

Было ясно, что от вдовы, даже мертвой, хотят отделаться как можно скорее. Винить за это нельзя. Слишком много покойная выпила крови, чтобы после смерти кто-то хотел задавать лишние вопросы. Умерла – и с глаз долой.

Пушкин заглянул в лицо старухи. Глаза ей не закрыли. Она смотрела зло и удивленно, раззявив рот. Как будто не могла доругаться.

– Доктор, взгляните, что это? – Пушкин указал на шею чуть выше трахеи, где виднелся крохотный пупырышек.

Как ни не хотел Воздвиженский, но все-таки наклонился.

– Прыщик. Или бородавка…

– Черного цвета?

– Вы еще не видели, какие бывают бородавки…

– Могу я попросить хирургический пинцет?

Просьба была столь неожиданной, что пристав не выдержал:

– Господин Пушкин, собираетесь сами проводить вскрытие?

– Проверить гипотезу. Могу я рассчитывать на пинцет?

Чтобы насладиться позором дилетанта, Воздвиженский не поленился сбегать к себе в медицинскую. Он вручил чиновнику сыска большой и неудобный хирургический пинцет с особым предвкушением.

Не снимая перчаток, Пушкин пристроил пинцет в руке, подвел стальные концы к бородавке, сжал и дернул. Из тела мягко выползла игла. Тонкая, немного длиннее вершка[9]. Не выпуская зажим, Пушкин подставил ее под свет керосиновой лампы.

– Это что же такое? – спросил Носков, забыв, что минуту назад больше ничего не хотел знать об этом деле.

– Булавка, – ответил Пушкин и развернул ее к Воздвиженскому. – С точки зрения анатомии такое попадание в шею может привести к смерти?

Доктор пребывал как раз в таком состоянии, которое готовил для чиновника сыска.

– Ну, область трахеи… Колотая рана… Инородное тело… Задета сонная артерия… Или яремная вена… Или ствол блуждающего нерва… Кто-то из них задет, надо смотреть… Возможно, паралич голосовых связок, тахикардия и тахипноэ… Кровотечение не наружное, а в окружающие ткани с образованием гематом… Дыхание сильно затруднено…

– Скажите определенно: ранение смертельное?

– Не слишком… Она могла выжить… То есть если оказать своевременную медицинскую помощь… Не ножом по горлу ударили все-таки… Да и от ножа не сразу умирают…

– При этом вдова задыхалась…

– Медленно… Вероятно, наступила паника…

– Не побежала в дом, а упала через перила…

– В таком состоянии потеря ориентации, равновесия… Возможно…

– Но маловероятно.

Пушкин протянул пинцет с булавочкой.

– Господин Воздвиженский, прошу занести в протокол осмотра тела и определить, где именно применяется эта булавка…

Доктор покорно принял неприятную находку.

– Михаил Николаевич, дело о несчастном случае надо перевести в разряд преднамеренных убийств.

Такая перспектива пристава совсем не обрадовала.

– Может, старуха сама… Шила и укололась… Выбежала на крыльцо за помощью и свежим воздухом, тут и свалилась… Лед же…

– Хотите занести эту гипотезу в протокол?

Больше всего пристав хотел закрыть дело, которое было уже раскрыто утром. Если бы сыск не сунулся. Хотел бы, но теперь об этом можно забыть. И как прикажете искать того, кто ткнул старуху булавкой? Глупость какая-то… Эти мысли Носков оставил при себе. Пушкину он обещал, что в протокол попадут только факты. Подтвержденные медицинским заключением.

– Не могу поверить, что старуху кто-то прикончил, – добавил пристав. – Она, конечно, была редкой мерзости ведьма, но чтобы жизни лишить… Кто же так обиделся…

– Татаринов делал осмотр. В доме что-то пропало?

– Да как узнаешь, она же никого к себе не пускала…

– То есть подпоручик Татаринов не проверил, на месте шкатулка с ценностями или наличные?

Упрек был слишком очевидным, чтоб приставу было чем парировать. На его счастье, дверь мертвецкой распахнулась, пропуская санитаров с носилками. Двое крепких мужиков сгибались под тяжестью. От порыва ветра простыня соскользнула, раскрывая мертвого господина, покрытого коркой льда.

– Это что такое? – спросил Пушкин, разглядывая тело.

Пристав готов был обрушить громы и молнии на головы санитаров, которые умудрились объявиться в самый неудобный момент.

– Пьяный господин заснул в снегу, артельщики-ледорубы наткнулись на него, обобрали и хотели утопить в проруби… Городовой вовремя заметил. Артельщики арестованы и дают показания…

Пушкин подумал, что, если найдет на трупе что-то лишнее, пристав, чего доброго, запрет его в мертвецкой. Хотя ему хотелось заглянуть в кармашек жилетки неизвестного господина, из которого торчал кусочек чего-то. Чиновник сыска не стал испытывать удачу и терпение пристава Носкова. Если артельщики дают показания, значит, дело не стоит внимания.

Смерть вдовы Ферапонтовой сейчас куда важнее.

• 15 •

Трактир «Сан-Стефано» на Тверском бульваре, который держал Степан Иванович Дуринов, имел отличную кухню, бойких половых, но не имел такой славы, как трактир Тестова на Театральной площади. Зато порядки у Дуринова были куда демократичней: сюда можно было прийти с дамой. Если уж решился привести мадам, то желательно занимать стол подальше, в углу, где темнее, чтобы не мучиться от осуждающих взглядов гостей. Что с них взять: не понимают темные московские купцы, что женщинам в трактире допустимо появляться, чтобы щей да блинов поесть. А не только в кофейных и кондитерских, угощаясь «кофеями», «какавами» да нерусскими шоколадами.