— Почему же? Если у тебя проблемы, ты должна обращаться к своей семье.

— К семье? — У Кейт вспыхнули глаза, когда она повернулась к нему. — Что ты знаешь о семье, Джеки? Ты исчез из ее жизни даже не попрощавшись! Даже не оставив записки со словами, что, мол, ухожу и не волнуйтесь! А мог бы. Какое-то время мы даже не знали, жив ты или мертв. Ты хоть имеешь какое-то представление, что это значило для папы? Сначала он потерял маму, а затем ты бросил колледж и исчез. Он чуть не сошел с ума.

— Я тоже все потерял.

Ее взгляд смягчился, но не намного.

— Я знаю, как смерть мамы…

— Убийство.

— Да, ты всегда настаивал на этом. Мы все были потрясены, и ты, наверно, сильнее всех, но папа…

— Я возвращался, чтобы повидаться с ним.

— Только изредка, да и то лишь после того, как он нашел тебя. А я посылала тебе письмо за письмом, приглашала и на крестины, и к окончанию школы, и на юбилеи, но ты ни разу не ответил. Даже отказом. Ни разу.

Джек отвел глаза, уставившись на полотно с изображением улицы Манхэттена, но видел ее под каким-то странным углом. Кейт была права. Она прилагала огромные усилия, чтобы поддерживать связь с ним, отчаянно старалась вернуть его в семью, а он отнесся к ней с таким пренебрежением…

— Джеки, у тебя есть племянница и племянник, которых ты никогда не видел. Они порой, глядя на свадебные фотографии, показывают на молодого незнакомого им человека, который был шафером, и спрашивают, кто это такой.

— Кевин и Элизабет, — сказал он. — Как они?

Он знал их только по фотографиям. Кейт была одной из тех людей, которые ежегодно шлют письма типа «вот-как-мы-изменились-за-год» с рождественскими открытками, обычно вместе с семейными фотографиями. Наконец он привык к ним. Но за последние несколько лет от нее ничего не приходило. После развода.

— Они прекрасные дети. Если ты, черт возьми, помнишь, Кевину восемнадцать, Лиз — шестнадцать.

Джек закрыл глаза. О'кей. Ты это заслужил. Он видел, как растут ее дети лишь издалека. На фотобумаге «Кодак».

Но после того, как он все отрезал и здесь в Нью-Йорке заново обрел себя, как он мог вернуться? Джек никогда не мог объяснить, кем он стал. Том, Кейт, особенно отец — они бы ни за что не поняли. Скорее ужаснулись бы. Но его устраивало, что он живет своей жизнью; он не хотел выдумывать себе другую жизнь, только чтобы получить их одобрение.

— Послушай, Кейт, — сказал он. — Я понимаю, что причинил боль близким. Мне очень жаль. В двадцать лет я трещал по всем швам, и мне пришлось начинать все заново. Я не могу вернуть прошлое, но, может, в состоянии хоть что-то сделать для тебя сейчас. Твоя подруга и та секта, о которой ты упоминала… может, я могу помочь тебе.

— Не думаю, что это входит в круг твоих интересов.

— Каков же, по-твоему, круг моих интересов?

— Ремонт бытовой техники, не так ли? Он рассмеялся:

— Кто тебе это сказал?

— Папа.

— Это он так решил.

Несколько лет назад отец позвонил по одному из номеров Джека и услышал записанный ответ, который гласил: «Это Наладчик Джек. Опишите, в чем ваша проблема, оставьте номер, и я перезвоню вам». Естественно, он решил, что его сын занимается чем-то вроде ремонта сантехники.

— Он ошибся?

— Я зарабатываю на жизнь тем, что налаживаю всякие вещи.

— Не понимаю.

— И не надо. Пойдем куда-нибудь, где мы сможем посидеть и поговорить.

— Нет, Джеки. Не получится.

— Кейт, ну, пожалуйста…

Джек осторожно погладил ее запястье. Он тонул в эмоциях и хотел, чтобы она пожалела его. Это же Кейт, его старшая сестра Кейт, он не встречал никого лучше ее, кто так же хорошо относился бы к нему — даже после всех обид, которые он нанес ей. Она вспоминала его не лучшим образом. Он это заслужил и должен как-то исправить.

Она покачала головой, и чувствовалось, что она… едва ли не боится его.

Боится его? Этого не может быть. Чего ради?

— Послушай. Это мой город. Если я не смогу помочь тебе с подругой, клянусь, не знаю, кто сможет. А если и это не сработает, по крайней мере, мы сможем поговорить. Ну же, Кейт! Ради старых времен…

Может, он в самом деле растрогал ее, но Джек почувствовал, что непреклонности в ее голосе стало меньше, словно она теряла силы сопротивляться.

— Хорошо. Но только недолго.

— Вот и отлично. Что ты предпочитаешь — кофе или выпить?

— В нормальных обстоятельствах я бы попросила кофе, но думаю, что сейчас стоит выпить.

— Понял тебя. Давай поищем место, где нет музыки.

Он взял сестру под руку и вывел ее на улицу. Идя по Седьмой авеню, он прикидывал, что осмелится рассказать ей о себе, о своей жизни. Он как бы проговаривал этот монолог. Но самое главное — она снова была с ним, и он не позволит ей уйти, пока хоть чем-то не загладит ту боль, что причинил сестре.

Кейт смотрела на мужчину, сидящего по другую сторону стола. Джеки… ее младший братишка… хотя сейчас его трудно считать младшим. Ей пришло в голову, что теперь придется называть его Джеком.

Они заглянули в заведение, именовавшееся «Три короны», которое, как Джек сказал, должно их устроить. По правой стене тянулась пятидесятифутовая стойка бара, а по левой — ряд ниш с дубовыми панелями. Дуб был повсюду. Но народу было немного. В основном смесь любовных пар и геев самого разного возраста. Привычная картина для Челси. Мягкое освещение и приглушенный звук телевизора над стойкой. Они нашли пустую нишу в самом конце бара. Официантов не было, и Джек сам направился к стойке, откуда тут же вернулся с джин-тоником для нее и пинтой «Харпа» для себя.

Она быстро осушила свой стакан до половины, надеясь, что это поможет справиться с шоком и внутренней дрожью, которая продолжала сотрясать ее. Джеки! Из всех людей — именно он! И что хуже всего, она рассказала автоответчику и о «моей подруге», и о секте. Она не может позволить, чтобы он узнал о ней и о Жаннет. На это никто не имеет права. Пока еще.

Джеки… Джек. Какая-то часть Кейт хотела возненавидеть его за ту боль, которую он всем причинил. Ну, не всем. Том был слишком занят собой, чтобы беспокоиться о ком-то, кто хоть на дюйм отстоял от него. Но, черт возьми, они с отцом чуть с ума не сошли из-за Джека.

Тем не менее сейчас, когда она смотрела на него, ей страшно хотелось улыбнуться. Или громко рассмеяться. Она встретилась с ним в ужасное для себя время, но, несмотря на все, что случилось — строго говоря, еще не случилось — между ними, она не могла отрицать, что при виде его у нее сжимается сердце от радости. Джеки… она помогала кормить его и менять ему пеленки, когда он был младенцем, читала ему сказки и сидела с ним в детские годы. А сейчас она видит его перед собой. Господи, как он изменился. В последний раз, когда она видела его, он был мальчишкой — старшекурсник в колледже Рутгерса, остался всего один семестр. Но продолжал быть мальчишкой. После смерти матери он потемнел и помрачнел.