То же самое можно сказать и о так называемых «ежегодных выплатах» некоторым непокорным племенам. В 460-е королю остготов Валамиру каждый год выплачивалось около 135 килограммов золота. Такими же платежами Юстиниан откупался от аваров. Но это были не просто взятки, даваемые, чтобы избежать нападения: в каком-то смысле выплаты имели такое же воздействие, как посещение Атанарихом Константинополя. Деньги платились византийскими золотыми номисмами, которые весили больше, чем любые другие монеты, бывшие в обращении в то время. Сама по себе номисма с отчеканенным изображением императора впечатляла не меньше, чем красоты Константинополя. Говорили, что король Шри-Ланки счел византийского императора более великим правителем, чем шахиншах Персии, просто сравнив их монеты. И те, кто получал их, отлично понимали ценность этих монет: номисмы часто клали в могилы вождям.

Юстиниан был не первым, кто прибегал к подобной тактике, но он несколько расширил это практику. В 512 году император Анастасий поселил племя герулов на землях вокруг города Сингидунум (современный Белград) в обмен на военную службу в византийской армии. Договоренность герулы соблюдали, но с тех пор жили на Балканах, никак не контролируемые, и часто совершали грабительские набеги на соседние территории. В 528 году их предводитель, Греп, был приглашен в Константинополь вместе с 12 его родственниками и некоторыми самыми выдающимися соратниками. Несомненно, при виде столицы империи он испытал тот же священный трепет, что и Атанарих. Получив щедрые дары, Греп возобновил обещание служить византийскому императору, когда бы его ни призвали. Но было и одно заметное отличие от визита Атанариха 381 года. Греп и его товарищи были публично крещены, а крестным отцом стал сам Юстиниан. Для скрепления уз с империей важно было и то, что герулы приняли официальную, халкидонскую, а не арианскую веру. Но обращение было не вполне успешным. Несмотря на крещение Грепа, многие другие герулы продолжали грабить своих византийских соседей. В своей «Тайной истории» Прокопий высмеял Юстиниана за его щедрые дары варварам, опустошающие казну, но не приносящие заметной пользы. Тем не менее этот визит 528 года положил начало процессу вхождения герулов в состав империи и постепенного исчезновения их как отдельного народа, а значит, и как угрозы. Впоследствии еще многие народы, представляющие для империи угрозу, будут обращены в православие и интегрированы.

* * *

Стремление Юстиниана произвести впечатление на варваров и привлечь их на службу империи было тесно связано с его чрезвычайно амбициозной строительной программой. Каждый из сменявших друг друга императоров оставлял свой след в новом городе Константина, устанавливая памятник или возводя здание. Феодосий I привез из Египта мраморный обелиск весом почти в 800 тонн и повелел установить его на ипподроме на постаменте, украшенном высеченными фигурами – самого императора и его семьи, наблюдающей за соревнованиями. Юстиниан хотел оставить гораздо более заметный отпечаток на облике города, тем более что у него были и средства, и возможности сделать это.

Средства представляли собой 145 150 килограммов золота, которое осталось в казне после смерти рачительного императора Анастасия. Юстиниан вовсе не собирался хранить его там. А возможность появилась в январе 532 года, когда «синяя» и «зеленая» группировки болельщиков вместе собрались на ипподроме, требуя освободить несколько своих товарищей, посаженных в тюрьму за нарушение общественного спокойствия. Вскоре стало ясно, что волнения еще более серьезны, чем в 498 году при Анастасии. Толпа выплеснулась на Августеон, начались грабежи и стычки, вспыхнули пожары, которые некому было тушить, и все они слились в одно огромное бушующее пламя. В огне пожара погибли многие обитатели приюта для больных. Наблюдавший за происходящим из окон Большого дворца Юстиниан уже готовился бежать из города на корабле, но, как говорили, решительная Феодора убедила его остаться и бороться. Порядок удалось восстановить только тогда, когда на усмирение бунтовщиков отправили войска. В последовавшем за этим кровопролитии погибли около 30 000 человек, и через несколько дней пугающая тишина опустилась наконец на город, жители которого начали осознавать весь ужас произошедшего. Многие из самых известных памятников города превратились в дымящиеся груды обломков. Главный вход в Большой дворец, Медные ворота, были уничтожены, то же произошло с Сенатом. Собор Святой Софии, вновь возведенный после того, как в 404 году его подожгли сторонники Иоанна Златоуста, опять сгорел дотла.

Но Юстиниан недолго пребывал в потрясении: не прошло и месяца после волнений, как начали расчищать площадки под новое строительство. Еще не остыл пепел, а у императора уже возник план. Учитывая тождество Церкви и империи, приоритетом был новый собор. Но Юстиниан не хотел восстанавливать прежнее его здание. Первые два собора, стоявшие на этом месте, были незамысловатыми прямоугольными базиликами, хотя второе строение было окружено внушительной колоннадой. Новому собору предстояло поражать воображение, чтобы такие люди, как Атанарих и Греп, благоговейно дивились величию византийского императора. Поэтому Юстиниан выбрал революционный проект Анфимия Тралльского, согласно которому собор должен был быть ближе к квадрату, чем к прямоугольнику, и увенчиваться гигантским куполом. Работа продвигалась споро, поскольку Юстиниан не жалел денег на строительство. Две команды по 5000 рабочих трудились день и ночь, и на это тратились огромные суммы. Только на украшение алтаря пошло около 18 000 килограммов серебра. Новый собор Святой Софии обошелся дороже всех прежних строений, но он стоил того. Когда 27 декабря 537 года его освятили, собор впрямь являл собой истинное чудо. Его купол, возвышающийся на 55 метров, был виден на многие километры вокруг, даже с кораблей в море. Внутри же здание впечатляло еще больше: его размеры буквально подавляли. Эффект усиливался декоративной мозаикой, покрывавшей весь купол, и колоннами из разноцветного мрамора – красного, фиолетового и зеленого, – которые поддерживали галереи. Через 40 небольших окон, идущих по кругу у основания купола, проникал солнечный свет – в разное время суток с разных сторон – и освещал мозаики и мраморные колонны. Не удивительно, что Юстиниан был чрезвычайно доволен своим новым собором. Говорили, будто он даже хвалился, что превзошел Соломона, ветхозаветного царя, построившего Иерусалимский храм.

Новый собор был лишь частью масштабной программы Юстиниана, предполагавшей строительство в тех частях города, которые были разрушены во время восстания 532 года. Вторым по величине собором Константинополя был храм Святых апостолов, где покоился сам Константин. Но уже к 527 году это здание пребывало в плачевном состоянии, и Юстиниан решил переделать его полностью. Новый проект представлял собой низкий прямоугольник, увенчанный четырьмя малыми куполами, сгруппированными вокруг центрального большого. Еще 33 церкви по всему городу были или перестроены, или построены заново, все в новом стиле, с куполом, и таким образом был создан характерный облик византийского Константинополя с его куполами и колоннами. Все, что Юстиниан делал, призвано было повысить престиж империи в целом и его самого в частности. Вход в Большой дворец был перестроен и украшен впечатляющими мозаичными портретами Юстиниана и Феодоры. А неподалеку, на Августеоне, была воздвигнута колонна, увенчанная статуей Юстиниана на коне, той самой, которую, одним из последних, увидел потом Пьер Жиль. Комментарий Прокопия был, как обычно, сух и ироничен: Юстиниан не упустил из виду в своей программе строительства ничего, за исключением стоимости. Но, украшая Константинополь и усиливая производимое им почти мистическое впечатление, Юстиниан пестовал ту его особенность, которая в предстоящие годы поможет империи выжить.