Надя прервала свою повесть. Вытащила из сумки раритет, протянула журналисту, с чувством произнесла:

– Забери, и чтобы я не видела ее больше! Никаких нервов не хватит. В библиотеку сам повезешь. Прямо завтра!

– Конечно, Надюш, хорошо. Прости. Обязательно, – смиренно поклялся Полуянов. В желудке тянуло все сильнее. Как бы поставить Надькину речь на быструю перемотку – и отправить ее на кухню?

– Дима, можешь не строить взволнованный вид. Я вижу: тебе еда важнее меня, – ядовито произнесла Митрофанова. – Но все-таки послушай. Возле метро, у ларьков, меня нагнал парень. Обычный такой, чахлый. Рыжий. За плечо тронул: «Девушка!» А я ведь вся на нервах – аж подскочила. Он так ехидно: «Что это вы такая испуганная?» Берет – и меня фотографирует, представляешь?

Драматическая пауза.

Полуянов не выдержал первым:

– И что?

– И ничего! – возмущенно отозвалась Надя. – Сфоткал – и убежал. Я за ним – он деру. На ходу крикнул: «Это для «Вечерней Москвы»!» Но они ведь не могут просто так, без разрешения, снимать и потом в газете печатать?

– Красивых девушек – могут, – убежденно сказал Полуянов.

– Слушай, хватит издеваться!

– Тогда давай свою версию.

– Не знаю… – Надя взглянула на него неуверенно. – Может, потому, что у меня Библия?

– А не проще было сумку у тебя вырвать?

– Ну, тогда… Эта дура-соседка говорила, у нее муж – генерал ФСБ. Вдруг он соглядатая прислал?

– Надюшка, милая ты моя, сладкая, вкусненькая! – он стиснул ее в объятиях. – Да какие соглядатаи? Просто понравилась ты мальчику! А сотрудники ФСБ – уверяю тебя! – работают совсем по-другому.

* * *

Ольга Черемисова подошла к соседскому забору. Приложила к жесткой рабице ухо. Прислушалась к вибрациям. Поняла: вновь прибывшей дома нет.

И яркое чувство опасности, что терзало ее все выходные и половину понедельника, немедленно отступило.

Она сразу, едва перед воротами затормозила машина, поняла: новая хозяйка принесет большую беду. Ощущение страшного исходило от девушки настолько ярко, что надеяться на благоприятный исход не приходилось. Что-то совсем скоро случится. С ними со всеми. Здесь, в Васильково.

Ольга застонала.

Ну, почему, почему она всегда что-то слышит, но понять, истолковать до конца не может?

И за что ей этот дар, этот рок, эта напасть?!

Она отошла от чужого забора. Уловила кожей яркие солнечные лучи. Встала прямо под их поток. Вытянула вверх руки. Светило, вразуми! Дай мне знак!

Но в голове крутился хаос самых обычных мыслей. Наплывали обрывки воспоминаний.

Ольга со вздохом опустила руки. Села в шезлонг. Вдруг снова ощутила себя школьницей. Неловкой. Нелюбимой. Странной.

Она и дома, и в школе была особняком. Уроки не учила принципиально. (Трояк и без подготовки поставят.) Зато над тем, что интересно, сидела сутками. Районную библиотеку быстро переросла. Ездила в центр, во взрослую Ленинку. Записалась туда по паспорту сестры. Выискивала в грудах литературы партийно-советской направленности крупицы эзотерики, магии, медитации, йоги, психоанализа – все вперемешку.

В институт поступать не стала – зачем? Чтоб не тратить силы на бессмысленную гонку за хлебом насущным, быстренько выскочила замуж. За похожего на нее книжного червячка. Впалогрудого, вялого, с вечно потными ладошками. Зато из очень, очень хорошей семьи.

Молодым мгновенно справили кооперативную квартиру и щедро помогали деньгами – пока молодой муж учился в институте, а Ольга предавалась самосовершенствованию.

У нее сильно испортилось зрение, но супруг, утонувший в философских науках, даже не замечал, что стекла на очках жены становятся все толще.

Незаметно, между «Бхагавад-Гитой как она есть» и «Тайной доктриной» Блаватской, у Ольги родилась дочь Маргарита. Новорожденный ребенок плохо вписывался в концепцию непрерывного духовного развития. Младенца постоянно подкидывали бабушкам. А на случай, когда ребенок оставался дома, супруги запаслись берушами.

Маленькая Маргарита долго надеялась, что сможет привлечь к себе внимание. Орала во всю силу легких. Выкидывала из манежа игрушки. Соседи стучали в стену и приходили жаловаться, Ольга лишь пожимала плечами: «Что я могу поделать? Неспокойный ребенок».

Годам к пяти девочка поняла: бесполезно. В клетку, за барьерчик, ее больше не сажали, и она свободно топала по всей квартире. Чтобы не нервировать маму, благоразумно молчала. И страшно радовалась, когда бабушки, то одна, то другая, до нее снисходили. Забирали к себе, в сказочное царство. Где покупают игрушки, гладят по головке, учат рисовать, читать, считать.

А Ольга продолжала жить собственной духовной жизнью.

После родов зрение у нее упало еще сильнее. Да еще со слухом начали происходить чудеса. В ушах – то гул, то свист, или чмоканье, чавканье.

Она никому не жаловалась. Не ходила к врачам. Почему-то знала, чувствовала: только измучают зря. Утопающие должны сами себя спасать. Пришлось отвлечься – от интересных книг и духовных практик. Чтобы не выключиться из реальности окончательно, Ольга освоила науку читать по губам. Приобрела слуховой аппарат. А для сохранения остаточного зрения применяла медитацию на заходящее солнце и витаминные капли.

Наступили девяностые. Страна искрила, трепетала, молилась, мучилась. Муж растерянно хлопал глазами на диплом философского факультета. Его родители давно утратили партийные посты и потихоньку распродавали когда-то без счета покупаемую ювелирку. Молочно-икорные реки, прежде щедро питавшие молодую семью, иссякли.

– Олечка, – осмелился однажды квакнуть супруг, – может быть, тебе пойти на работу?

Жена истерически рассмеялась. Существо, которое давно жило пусть рядом, но в параллельной реальности, вдруг осмелилось заговорить. Кто он, чем дышит? Она даже толком не помнила, как супруг выглядит.

Смотрела на размытое пятно (его лицо), угадывала слова по еле видимому шевелению губ и понимала: червячок был ей нужен только до тех пор, пока приносил пользу. Но сейчас он ей только обуза.

Развелись без скандалов. Оле досталась двухкомнатная квартира в Сокольниках и дочка. Девочке уже исполнилось семь, она пошла в школу. Мать никогда не помогала ей с уроками. Зато взялась учить малышку тифлосурдопереводу. Ей пока не требовался переводчик с языка слепоглухих (кое-как видела, а если не слышала, то читала по губам), но всегда полезнее заранее подстелить соломки.

Маргарита, счастливая, что мать чуть не впервые оказывает ей внимание, легко и с удовольствием выучила, как писать пальчиком на ладошке. А Ольга, долгими часами сидевшая рядом с девочкой, вдруг снова начала – видеть? Чувствовать? Улавливать?

Дочь во главе начальственного стола. Секретарши, спутниковая связь.