Она приблизила к себе лицо девочки. Сощурилась. Вгляделась в ее меленькие, неяркие черты. Спросила:

– Маргарита, кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

Та не колебалась ни секунды:

– Балериной.

– Чушь, – мгновенно отозвалась мать. – Тебе нужны математика и английский. В старших классах чтобы был экономический уклон. Здесь где-то есть гимназия, я узнаю. Переведу тебя туда.

– Но я хочу танцевать! – топнула ножкой малышка.

– Сколько будет семнадцать плюс сорок четы…?

Маргарита даже не дала ей договорить:

– Шестьдесят один.

– Вот именно. Тебе семь лет, и в школе вы проходите только однозначные числа.

Взяла лицо девочки в свои ладони, чуть надавила, произнесла свистящим шепотом:

– Хочешь – иди в балерины. Но в пятнадцать лет ты упадешь, сломаешь в двух местах ногу и больше никогда не сможешь танцевать.

– Мама… – девочка смотрела со страхом. – Откуда ты знаешь?

– Подумай сама. Если Бог забрал у меня зрение и слух, значит, он дал взамен что-то еще. Учи математику, Маргарита.

Дочь больше не спорила.

Ольга перевела ее в гимназию. Чтобы взяли как льготницу, пришлось оформить себе инвалидность. Но даже инвалидной пенсии в придачу к алиментам им теперь не хватало. Платные занятия по математическим играм, платные дополнительные часы английского. Обязательная – и очень дорогая – поездка по межшкольному обмену в Англию, в Стрэтфорд.

Ольга поначалу пыталась найти себе нормальную работу. Но в девяностых даже полностью здоровые радовались, если их нанимали батрачить в палатку. А почти слепоглухой, без навыков и образования, на бирже труда не предложили ничего. Только сдать дочь в интернат. Ольга всерьез обдумала этот вариант. Но решила: он не самый разумный. Тяжкое младенчество и глупое детство миновали, скоро девочка сможет приносить пользу.

Идея, на что и как им жить, пришла спонтанно, во сне.

Едва проснувшись, Ольга кликнула дочку. Немедленно отправила ее в газетный киоск, за популярнейшим в те годы изданием «Из рук в руки». Вырезала купон бесплатного объявления. Написала в нем коротко: «Слепоглухая безошибочно предсказывает судьбу». Снова позвала дочь, отдала бумажку, произнесла:

– Сегодня же купи конверт и отправь.

Маргарита прочитала текст, ахнула:

– Мама, ты с ума сошла?

– Давно. Тебе разве бабушка не рассказывала? – усмехнулась Ольга.

– Я думала, она шутит. Но ты предлагаешь… э-ээ… глупость!

– Предложи лучше.

– Ну… папа ведь платит алименты. И у тебя пенсия есть.

– Три копейки твой папа платит. А моя пенсия – еще две. Хочешь одним хлебом питаться?

– Нет… но… это ведь обман… – растерянно прошептала девочка. – Никто не знает, какая будет судьба.

– Я знаю, – безапелляционно возразила мать. – Ну, или придумаю на худой конец. И смогу человека убедить.

– И где ты собираешься э-э… предсказывать?

– Тут. Дома. Где же еще?

– Рэкетиры придут. И еще эта, как ее, налоговая… – девочка демонстрировала удивительные для девятилетнего ребенка познания.

– Воровать у нас нечего. А налоговой с рэкетом будем инвалида предъявлять. – Ольга приняла придурковатый вид, начала ощупывать пространство, бормотать невнятное.

– Все ты врешь, – хмыкнула дочь. – Никакая ты не слепоглухая! Мы нормально говорим. Ты пишешь письма и работаешь на компьютере.

– Маргарита, я просто не люблю жаловаться, – поморщилась мать. – Но я давно ничего не слышу. Читаю по губам. Отвернись от меня или выключи свет – мы не сможем с тобой общаться. А на компьютере я ставлю самый крупный шрифт. Но вижу его только одним глазом через сильную лупу. Мечтаю программу брайлевского доступа купить. Но она очень дорого стоит.

– Мамочка! – дочь, конечно, расчувствовалась, бросилась ей на шею.

Ольга с детства не выносила объятий и поспешно отстранила девчонку.

Повторила:

– Отправь письмо, прямо сегодня. И если будут клиенты, готовься мне помогать.

– Мам… – Ольга не видела, но чувствовала, как дрожат губы дочери. – Но это ведь ужасно! Чужие люди будут сюда приходить!.. Ругаться станут, если ты им неправильно погадаешь!

– Черт возьми, Маргарита! – рявкнула мать. – Ты знаешь, сколько я плачу за английский в твоей растреклятой школе?

– У нас бесплатно все. Государственная гимназия… – искренне удивился ребенок.

– Это раньше все было, раньше! А сейчас у нас перестройка. Рыночная экономика. Коммерческие рельсы. Хочешь в обычную школу? Иди. Будешь в две смены учиться. В классе по сорок человек. И поступишь потом в заборопокрасочный.

Нервы не выдержали. Нащупала на столе толстенный талмуд, метнула в расплывчатое пятно. В дочку.

Маргарита увернулась, пискнула и выскочила из комнаты.

А через неделю пошли клиенты.

Ольга, когда затевала свое предприятие, представляла его очень смутно. Да, изредка она что-то видела. Или могла притвориться, что видит будущее, – когда речь шла о родственниках и знакомых, которых она прекрасно знала.

Но как быть с чужими людьми? Да еще теперь, когда она ни лица разглядеть не может, ни голос услышать. Болтать первое, что в голову взбредет? Может сойти с одним, другим, третьим. Но такую гадалку бережно передавать из рук в руки не будут.

Ладно, кривая вывезет. В вещие сны Ольга верила.

Она сразу предупредила дочь:

– Будешь работать со мной.

– А уроки? – пискнула девочка.

– Ничего не знаю. С восемнадцати до двадцати двух ты занята. И свою комнату освобождай. Учиться будешь в гостиной. Спать – в кухне.

– Но почему?! – возмутилась Маргарита.

– Хочешь на себе чужую карму тащить? – усмехнулась мать.

– Мам, да глупости это все! – дочурка все увереннее поднимала голову.

– Да мне плевать, собственно. Хочешь – оставь все как есть. Спи там, где люди свои проблемы вываливают. Через неделю сама сбежишь.

Упрямая Маргарита не стала съезжать из любимой комнатки. Просто отодвинула письменный стол к окну и притащила в детскую три кресла. Расставила их в рядок, будто в кинотеатре. Клиента они усаживали слева, мать восседала в центре, Марго – с другого края. Одной рукой Ольга крепко сжимала длань клиента. Другую свою ладонь доверяла дочери. Маргарита, знавшая тифлосурдоперевод в совершенстве, передавала, с какой бедой гость пришел. Мать задавала уточняющие вопросы. Ощупывала лицо, голову клиента. Иногда касалась его живота, груди. И быстро выносила вердикт.

Когда прием заканчивался, дочка возмущалась: