— И сколько лет Иртышу?

— Ну, он у меня уже, можно сказать, в самом расцвете сил. Седьмой год пошел.

— А где он живет? Я у вас ни будки, ничего такого не заметила.

— Где придется. Может и в лесу заночевать, без проблем. В морозы я его к себе в дом беру. Сейчас обычно на веранде располагается, около входа. Охраняет.

— Странно.

— Что именно?

— Я почему-то считала, что собаки всегда должны быть рядом с хозяевами, а Иртыша вашего не видно, не слышно.

— А он и есть всегда рядом.

— Не поняла?

— Иртыш тебе на пятки наступать не будет, как и в спину дышать или хвостом перед глазами крутить, но если надо, он через пять-десять секунд перед тобой окажется, только позови. А если сам какую опасность учует, тоже даст знать. В крайнем случае, взрыкнет. Он у меня вообще в этом плане молчун, пустобрехства не любит.

— А почему тогда его с нами не было, когда мы сюда шли?

— Как это не было? Просто ты его не видела, он как всегда параллельным курсом бежал. А услышать его, у меня — и то не всегда получается, хоть и ухо уже ко всякому лесному шуму привычное.

— И что, Иртыш ни разу не сбегал?

— А куда ему бежать? И зачем? Он и так сам себе хозяин. А мы с ним дружим, он здесь всегда и поесть сможет, и отдохнуть.

— Не понимаю. Зачем это ему надо?

— Словами это не объяснишь, все равно коряво получится. Я не мастак красиво слова складывать. Но мы с Иртышом, как в кино говорят, партнеры, а не хозяин со слугой. Я старший партнер, а он младший по положению. Но партнеры. Я не хотел ему психику ломать, но сразу дал понять, кто из нас будет руководить, а кто подчиняться. А потом только натаскивал, показывал, учил.

— И что: вы так любую собаку воспитать сможете, как Иртыша?

— Есть у меня подозрение, что нет. Каждая собака — это личность, второй такой не найдешь. Вот будет другой щенок, буду его натаскивать, как Иртыша, а получится черт те что. И выйдет, что этого надо было сызмальства в строгости держать, воли поменьше давать. Наперед не угадаешь, что получишь. Просто когда я Иртыша в первый раз в руки взял, то сразу понял, как я с ним буду себя вести. Почувствовал я его, и он меня почувствовал. Нет, прости, не объясню я этого, хоть убей.

— А он меня теперь трогать не будет? Раз вы нас познакомили?

— Ну, даешь, девонька! Ей Богу, насмешила, слов нет! Он бы тебя и так не тронул, зачем ему это? Просто относился как к чужому человеку, мог в дом не впустить, когда меня нет, или что-нибудь охранять от тебя. А теперь знает, что здесь ты можешь ходить куда угодно и делать что угодно. Вот и все. И теперь он тебя защищать будет, потому что — своя, а он всех своих защищает. Ладно, хватит нам пустые разговоры разводить, в баньку пора.

— Ой, мне неудобно как-то…

— Что такое?

— В бане ведь голыми моются?

— Обычно да, но если хочешь, можешь купальник одеть. А из-за меня не беспокойся: у меня цели такой нет, молоденьких девушек собою пугать. Давай, я тебе твою комнатку покажу, а ты, как переоденешься, выходи, я тебе на кровать махровый халат положил, в него завернешься, чтобы не озябнуть.

Когда Кристина осталась одна в маленькой комнатке, вход в которую вел через большую комнату, в которой они втроем пили чай в день ее приезда, то без сил плюхнулась на добротную железную кровать. Кровать сразу же пружиня подбросила ее, а потом еще недолго покачала, как шлюпку на волнах. Прогулка с Фомичом далась нелегко, а если еще и учесть, что в минувшие сутки она практически ничего не ела…

Фомич сказал, что будет ждать на крыльце дома минут через пять, и Кристина, преодолев нежелание и слабость, принялась стягивать с себя пропахшие потом вещи и переодеваться в купальник и халат. Халат вопреки ожиданиям оказался не заношенным и не выцветшим, а очень даже красивым и почти новым, темно-синим в ярко-голубую клетку и с голубыми же вышитыми карманами и воротником.

Голова снова закружилась, и Кристине вновь пришлось отдыхать на кровати. Взгляд ее остановился на фотографии, висящей прямо напротив в простой деревянной рамке. На фотографии молодой Фомич в военной форме обнимал за плечи хрупкую девушку в скромном летнем платье в цветочек. Черно-белая фотография от времени слегка пожелтела, но все равно смогла передать и юношескую браваду Фомича, и трогательную беззащитность девушки.

— Кристина! — раздался зычный голос хозяина дома. — Ты как, готова?

— Да, уже иду!

Они с Фомичом перешли через двор к низкой черной баньке, из трубы которой клубился веселый дымок. Когда открылась тяжелая дверь, в лицо пахнуло чем-то терпким, но приятным. Еще чуть-чуть пахло дымом и печеным хлебом. Фомич торжественно объявил начало «изгнанию хворей из тела бренного», и понеслось. Он то загонял Кристину на полок, то обратно в предбанник, давал глотнуть мятного настоя, и снова отправлял в парилку. Честно говоря, она почти ничего не запомнила, потому что все слилось для нее в один странный невнятный сон, мозг фиксировал лишь какие-то отдельные фрагменты: кадушку из отдельных дощечек, стянутую железным обручем, деревянный ковш с очень длинной изогнутой ручкой, войлочную шляпу, которую напялил ей на голову Фомич, жар от дубовых веников…

Проснулась Кристина уже на кровати, закутанная под подбородок теплым ватным одеялом. Вот дела, а как она сюда попала?

Покопавшись в собственной памяти, Кристина таки выудила тот момент, когда Фомич, закутав ее в халат, быстро-быстро, почти бегом отвел сюда и уложил отдыхать. Фу, уже легче. Только амнезии для полного букета неприятностей ей не хватало.

Лежать на кровати было очень приятно, тело ощущало себя ленивой безвольной тряпкой и нагло нежилось, на корню пресекая все попытки хозяйки уговорить себя встать. Да и на самом деле: зачем? Что она, торопится куда?

Эта мысль была столь абсурдна, что Кристина едва не рассмеялась. Да уж: куда теперь торопиться? Клиенты растеряны, заказы старые сданы, а новые не получены, машина лесника разобрана, пешком в поселок она явно сегодня не дойдет, а предатель Иван в ближайшую неделю, а то и две носа сюда не покажет.

Дверь в комнату чуть-чуть приоткрылась, и на пороге появился Фомич.

— О, так и думал, что ты уже должна проснуться! Но сморило тебя знатно. В принципе, после баньки такое часто бывает, но я уж грешным делом решил, что передержал тебя в парной. Давай, вставай потихоньку, я тебе вон, футболку с брюками чистые притащил, большеватые, наверное, будут, но потерпи, все равно пока других нет. Вещи твои я замочил и постирал, уже сохнут, так что потерпи до завтра. Сейчас есть пойдем, я щи сварганил — самое то при болезнях. Горячий супчик, мясца чуток, вот сметанки бы еще, да чего нет, того нет.

— Спасибо.

— Это за что? Вот выздоровей сначала, потом благодарить будешь. Давай, я пойду щи разливать, а ты одевайся. Да, носки обязательно надень, если увижу босые ноги — ремня получишь. Они, конечно, колются слегка, зато полезные, собачьи. От мамы Иртыша память осталась. И от жены моей, она их вязала.