Он забеспокоился: что, если опустошение парализованности начнет наводнять часы бодрствования? Что, если однажды он раскроет блокнот, и рука у него станет как деревянная, а мысли оцепенеют?

Той ночью, когда он проснулся со сломанным карандашом в руках (щепки — словно рваные края сломанной кости, и эхо треска — кошмара — перекатывается по его одинокой меблирашке), Тревор понял, что пора возвращаться домой. Его тошнит оттого, что он носит прошлое, будто жернов на шее. Он не позволит искусству превратиться во второй такой же жернов.

Прямо перед Потерянной Милей автобус миновал место аварии: Маленькая машинка смялась в лепешку в канаве, в осколках стекла отражались мигающие синие и красные огни, отчего вся сирена как будто психоделически вращалась. Тревор вжался лбом в стекло. Санитары грузили в машину «скорой помощи» кого-то, привязанного ремнями к носилкам и уже напичканного иглами и трубками. Тревор глянул прямо в лицо пострадавшему и увидел, что это девушка примерно одних с ним лет. Лицо ее было залито кровью, грудная клетка вдавлена, но веки еще подергивались.

Потом-он действительно видел это-жизнь покинула ее. Веки остановились, а глаза застыли на точке где-то позади него, позади всего, что ему когда-либо доведется увидеть на этом свете. Санитары продолжали суетиться, запихнули носилки в «скорую помощь» и захлопнули двери, и вот-ее нет. Да, ее нет.

Ну вот, подумал он, знамение. Только этого мне не хватало.

Несколько минут спустя его автобус вкатил на стоянку у «Скобяной лавки фермера» — похожего на утюг здания, гордо и одиноко высящегося среди пригородных построек пониже, будто в кильватере севшего на мель корабля. Маленькая касса в задней комнате и скамейка на стоянке служили автовокзалом Потерянной Мили. «Грейхаунд» со стоном затормозил возле всеми покинутой скамьи.

Взвалив на плечо рюкзак, Тревор двинулся по проходу, потом вниз по ступеням. Впервые за два десятилетия его нога коснулась земли Северной Каролины, и по спине у него крохотным разрядом пробежал холодок. Никто больше здесь не сошел.

Казалось, в автобусе было жарко, но во влажной духоте ночи стало ясно, что в «Грейхаунде» работал кондиционер. Воздух прижался к его лицу мягкой влажной ладонью, сладким запахом жимолости, мокро травы, горячего угля и сытного жира жарящейся свинины. Кто-то поблизости готовит сегодня ночью в саду.

От запаха барбекю желудок у него перевернулся, потом издал стон: он или болен, или голоден, как волк. Годы благотворительной кормежки стерли различия между этими ощущениями. Интернат не был совсем уж диккенсовским, но добавки не вызывали ни одобрения поварих в столовой, ни желания у ребят.

Может, теперь, в Потерянной Миле найдется, где съесть что-нибудь, помимо обеда на сале. Если нет, сойдет и такой обед. Тревр решил пройтись по городу. Пока еще он не мог выйти навстречу дому. Он готов ко всему, но все еще испуган.

Он пойдет туда завтра-на воссоединение после двадцати лет разлуки.

Тревор надеялся только, что в числе приглашенных.

Кинси знал: ночка сегодня будет отвратительная. Сегодня-смена Римы, а Рима ушла, отправилась искать кого-нибудь еще, чтобы обворовать, отправилась выскабливать сырое мясо из матки, отправилась закокаинить свои крохотные мозги, пока они еще не закрутятся как волчок-или, может, все это вместе взятое.

Так что Кинси будет работать один-одинешенек. Сегодня играет новая группа «Гамбоу» Терри Баккета. Владелец и управляющий магазина «Вертящийся диск» Терри таке работал на ударниках и пел, когда удавалось собрать подходящую команду. После того, как «Потерянные души?» уехали в турне, «Гамбоу» была гвоздем программы «Тиса», и ночка обещала быть напряженной.

Чтобы отвлечься, Кинси решил, что подать на фирменный обед. Работы у него от этого только прибавится, но он любил кормить своих ребятишекОн перебрал свой ограниченный репертуар. Карри?…Нет, на это уйдет слишком много времени…Чечевичная похлебка? Нет, на прошлой неделе она была уже дважды. Гамбоу в честь команды?…Но его умения на это не хватит, к тому же в городе не достать свежих морепродуктов, и никто так и не смог его переубедить, что хороший Гамбоу можно сварить где-нибудь, кроме Нового Орлеана. Может, это вода из Миссисипи придает ему особый вкус. Наконец Кинси решил, что сегодня будет «японский вечер».

Поймав машину до дома, он наскоро сварил бульон из каких-то престарелых овощей и пары-тройки свиных ребер, завалявшихся в холодильнике, погрузил в кастрюлю в машину и медленно поехал в город, чтобы не расплескать супчик. Железнодорожные пути были ловушкой, но он преодолел ее просто залихвастски. В городе он остановился у скромной бакалейной лавки рядом со «Скобяной лавкой фермера» и купил двадцать пакетиков лапши быстрого приготовления и несколько пучков зеленого лука. Дождь перестал, а значит, народу в клубе будет еще больше.

Вернувшись в «Тис», Кинси снял со стены над баром грифельную доску, выбрал пурпурный мелок и размашисть вывел: «ЯПОНСКАЯ ЛАПША!$1.00!»

Если кто-нибудь закажет фирменное блюдо по сниженной цене, Кинси половником нальет в миску своего домашнего бульона, вытряхнет в нее пакет лапши (предварительно выбросив «вкусовой пакетик», в котором все равно один натрий) и загонит все это в микроволновку, которую держал позади бара. Зеленый лук пойдет в качестве приправы, поэтому он взялся порубить стрелки на маленькие пахучие кружки. Время близилось к восьми. Команда не начнет раньше десяти, но ребятишки зачастую появлялись пораньше, чтобы выпить, поесть и поговорить. Иногда он открывал клуб в пять на «счастливый час скидок», но сегодня он не чувствовал себя достаточно счастливым.

Час спустя «Священный тис» был почти полон. До десяти вход был свободный. А дальше ему придется найти кого-нибудь, кто постоял бы на дверях. С этим проблем не возникало: все, что требовалось от стоящего на дверях, это собирать деньги, трепаться и бесплатно слушать концерт. А совершеннолетний еще и получал бесплатное пиво. В клубе не подавали никакого алкоголя, кроме пива — бутылочного, баночного и бочкового. Тем не менее капризный закон штата Северная Каролина считал «Тис» баром и запрещал присутствие тех, кому меньше двадцати одного года. Чтобы быть клубом для всех возрастов — чем Кинси и желал его видеть, — «Тис» должен был попадать в категорию ресторанов. Отсюда суп-лапша, сандвичи и всяческие закуски, которые подавались в баре. Поначалу готовить еду было сплошной морокой. Потом это начало ему нравиться; теперь коллекция рецептов в его поваренной книге все расширялась. Постоянные посетители приходили с новыми идеями, что Кинси решил считать комплиментами.

Кое-кого из ребят он знал лично, в основном тех, кто жил в Потерянной Миле или в округе, большинство из них ходили в соседнюю квакерскую школу под названием «Холм на ветру». В Потерянной Миле была еще и муниципальная средняя школа, но дети там были в основном металлисты и трэшники; Кинси знал кое-кого из них, даже помогал им возиться с машинами, но музыка в «Тисе» им не нравилась.

Ребята, приходившие сюда, были более артистических наклонностей и одевались в яркие штаны и изрезанные футболки с ботинками-«комбатами» или в лаковую кожу и черный винил — в соответствии с различными своими философиями и пристрастиями. Одни красили волосы и стриглись под бритву, другие отпускали хайер, который заплетали цветными лентами, другие просто заправляли волосы за уши и плевали на все или, во всяком случае, делали вид, что плюют. Здесь были поэты и художники, смутьяны и раздолбай, чистые души и распутники. Здесь были местные из Потерянной Мили и ребята из колледжей в Рейли и Чэпл-Хилл, у этих были неподдельные документы и деньги на пиво, и они оплачивали счета Кинси. Здесь были детишки помладше, украдкой нашаривающие фляжки, из которых доливали один бог знает где добытый алкоголь в стаканы взятой в баре кока-колы. Если это делалось не слишком очевидно или напоказ, Кинси обычно закрывал глаза.