– Не получишь орешков! Ты плохой мальчик! Сиди здесь и думай над своим поведением. Не получишь теперь вкусных орешков, – неслось из темноты гостиной.

Ката щелкнула выключателем.

Понурый Арчибальд сидел на спинке кресла и едва слышно бормотал:

– Плохой мальчик! Как тебе не стыдно! Ай-яй– яй! Зачем ты укусил Катку? Плохой мальчик! Орешков не получишь.

Копейкина положила бутерброды на столик, а сама приблизилась к попугаю. Пернатый, вжав голову в плечи, искоса смотрел на нее своими янтарными глазками-бусинками. В какое-то мгновение Катарине даже показалось, что Арчибальд плачет.

– Арчи, ты чего? Я на тебя не сержусь. Ну, иди ко мне, маленький.

– Плохой мальчик. Орешков не получишь. Сиди и думай над своим поведением.

Взяв ару на руки, Ката прижала его к себе и зачастила:

– Ты хороший мальчик, и знаешь, что мы сейчас сделаем? Пойдем на кухню и поедим вкусных орешков.

Арчи оживился.

– Орешки! Орешки вкусные! – взмахнув крыльями, он пулей полетел в кухню.

Получив вожделенное лакомство, Арчи заметно повеселел и отблагодарил Катку в свойственной лишь ему одному манере.

– Твою мать! Наталья, приготовь мне ванну! Гламурный прикид! Бриллианты – лучшие друзья гламурных девушек!

– Ну и славненько. – Копейкина вернулась в гостиную, взяла сок, бутерброды и поднялась наверх. И лишь устроившись в кресле, она, к своему большому удивлению и разочарованию, обнаружила, что бутербродики несколько видоизменились. Намазанный маслом хлеб был, листья салата тоже присутствовали, а вот сыр бесследно исчез.

– Лизка! – выкрикнула Катка, топнув ногой. – Я тебе это припомню.

Спускаться вниз снова не хотелось, посему пришлось довольствоваться бутербродами с салатными листьями.

А на первом этаже, расположившись на мягком диване, довольная Лизавета, мурлыча в свое удовольствие, умывала упитанную мордочку.

В понедельник, справедливо полагая, что днем Олег на работе, Ката решила отложить визит до вечера.

Ровно в семь, выходя из лифта, она заметила хрупкую девчушку, стоявшую на лестничной клетке. Увидев Катку, юная особа быстро отвернулась и едва слышно всхлипнула.

Пожав плечами, Копейкина потянулась к звонку.

– Никого нет дома, – слабеньким голоском оповестила девушка.

– А ты тоже к Кореневым пришла?

– К ним.

– И давно стоишь?

– Уже час.

– Значит, будем ждать вместе, – Катарина поднялась на площадку и, улыбнувшись, представилась: – Я Катарина.

– Анфиса, – отозвалась худышка и вновь всхлипнула.

– Ты плакала?

Анфиса наморщила носик.

– Заметно?

– Честно говоря, да.

– А что толку от слез, уже все равно ничего не изменишь; как любит говорить моя бабушка, дело сделано, поздно пить боржоми.

– У тебя неприятности?

– Можно сказать и так.

– Я могу помочь?

Анфиса хихикнула.

– Вряд ли, мне теперь никто помочь не может. Поздно.

– Не пугай меня.

– И не собиралась. А вы родственница Кореневых?

– Нет, я приехала переговорить с Олегом.

– Ясно, – Анфиса достала из кармана платок и, не выдержав, разревелась.

– Эй, ты чего, что у тебя случилось? Расскажи.

– Я не знаю, что мне делать, мне очень страшно, а поделиться бедой не с кем.

– Поделись со мной.

Глотая слезы, девушка подняла на Катку большие глаза и пролепетала:

– Я беременна.

От неожиданности Копейкина отшатнулась.

– Беременна?

– На втором месяце. Вчера у врача была, она мне как сказала, я чуть сознание не потеряла. До дома еле дошла, думала, упаду прямо на улице. А дома мать с расспросами пристает, почему такая бледная, почему круги под глазами. Я стою, а что ответить – не знаю.

– Сколько тебе лет?

– Семнадцать. Вы меня осуждаете?

– И не думала.

– Осуждаете, – твердо проговорила Анфиса, – я по глазам вижу, просто вы сказать не решаетесь. И я вас понимаю, сама себе противна.

– Ну-ну, не говори так, беременность – это еще не конец света.

– Для кого как. Если дети в браке рождаются, это одно, а в моем случае… уж лучше бы конец света наступил.

– А отец ребенка уже в курсе?

– Пока нет. Вот стою, жду, когда он соизволит домой заявиться, а я его и обрадую. Только наперед знаю, что за этим последует, пошлет он меня куда подальше и поминай как звали. Не нужна я ему с ребенком, бросит он меня.

Катку осенило.

– Хочешь сказать, отец малыша – Олег Коренев?

– Еще чего. Мы с Вовкой встречались.

Копейкина протерла вспотевший лоб. Да, ничего не скажешь, молодежь сегодня шустрая. Не успевают окончить школу, а уже перевоплощаются в родителей.

– Вовка меня любит, – шептала Анфиса, – а вот от ребенка откажется.

– Если любит, поймет.

– Не говорите глупости. Ему семнадцать лет, одно дело – крутить любовь просто так, без обязательств, и совсем другое – брать на себя ответственность. Кто ж добровольно согласится расстаться со свободой и ребенка нянчить. Нет, он меня отошьет, я точно знаю.

– Не нагнетай, сначала переговори с парнем, а уж потом делай выводы.

Анфиса с мольбой посмотрела на Кату и спросила:

– А вы мне что посоветуете? Рожать ребенка или на аборт идти?

Ката ответила, не задумываясь:

– Рожать!

– В моем возрасте?

– Ты, когда с Вовкой наедине оставалась, задумывалась о своем юном возрасте?

– Нет.

– Вот и сейчас о нем не думай. Все будет хорошо.

Анфиса закивала.

– Я аборт делать боюсь, при любом раскладе рожать придется. А то получится как у сестры старшей, потом всю жизнь локти кусать придется. Маринка в восемнадцать лет аборт сделала, а в двадцать замуж вышла. Сейчас ей двадцать девять, а она до сих пор родить не может. Врачи говорят, ей вряд ли когда-нибудь удастся самой выносить ребенка.

Обняв Анфису за плечи, Ката начала говорить слова утешения. Девушка всхлипывала, согласно кивала головой, а потом вдруг выпалила:

– Если Вовка на мне не женится, я увеличу себе грудь.

– Здрасти, приехали, при чем здесь грудь?

– При том. У всех моих ровесниц грудь о-го-го, а у меня… сами видите. Это из-за нее все мои проблемы.