— Дэвид? Друг поэтов? Я как раз разучивала «Пору в аду» Рембо для выступления через месяц на канале «Киберпланета»… Но это не страшно. Где вы?

— Около вокзала Сен-Лазар, мой поезд только что прибыл из Гавра, куда вчера я приплыл на корабле…

— Вы знаете толк в путешествиях! Вы избавите меня от всех этих хамов. Сейчас я за вами приеду, и мы вместе выпьем чаю. Подождите полчаса!

— Я жду вас у входа на вокзал. Я в белом костюме, в канотье и с чемоданом!

— Я только выведу Марселя и буду в вашем распоряжении.

Что она имела в виду, говоря «выведу Марселя»? Дэвид подумал, что речь идет о собаке. Полчаса прошли. Людской поток двигался с вокзала в метро. Молодой человек с замиранием сердца всматривался в лица, желая узнать свою нимфу. Но он видел только женщин в спортивной одежде со слегка завитыми, как у Скарлетт, волосами. Прошло еще десять минут, прежде чем раздались два сигнала клаксона. Он обернулся. У бордюра за красным светом тянулась вереница автомобилей. Он снова услышал этот нервный сигнал, сопровождавшийся миганием фар, исходивший от маленькой машины — английская модель семидесятых годов. Дверца открылась, и Дэвид увидел невысокую женщину в длинной черной накидке, махавшую ему рукой.

Он подал знак. На светофоре включился зеленый свет, машина Офелии явно мешала проезду. Ей сзади сигналили. Таща за собой чемодан на колесах, Дэвид побежал к машине. Спустив одну ногу на шоссе, молодая женщина крикнула, чтобы успокоить его:

— Ничего страшного, все они хамы! К счастью, нас с Марселем трудно вывести из себя!

Снова зажегся красный. Пользуясь этим, Дэвид застыл перед Офелией. Маленького роста, с матовым цветом лица, она напоминала молодых испанок, которых он иногда встречал в своем районе в Нью-Йорке. Тридцатилетняя, скорее полноватая, но решительного вида, с темными глазами, пухлыми щеками и с губами, подчеркнутыми кармином. Под огромной черной накидкой в стиле Зорро на ней были джинсы и белая блузка. Указав на капот своего авто, она сказала:

— Позвольте представить вам Марселя.

Они уселись в тесную машину, и Офелия продолжала:

— Марсель повсюду сопровождает меня: это больше чем машина. Он руководит моими авантюрами, как Пруст управляет моими мыслями! А теперь, Дэвид, в Париж!

В салоне пахло амброй. Дэвид ехал по Парижу рядом с королевой богемы, которая говорила без умолку, резко тормозя и давя на газ.

— Какой счастливый день! Сегодня утром мне позвонили из ассоциации АЗПНР (Артисты в затруднительном положении из неблагополучных районов) и предложили почитать Клоделя в одном северном пригороде (по инициативе Министерства солидарности против преступности). А теперь и вы здесь, Дэвид; завтра вы откроете мне двери в Америку, как сегодня я открываю для вас двери в Париж!

Молодого человека везли по улицам, и он открывал для себя каждый фасад здания, каждый прилавок кондитерских. Офелия радостно наблюдала за ним: «Вот вы и прибыли в город художников и артистов!» Каштаны были в цвету. Американец узнал церковь Мадлен, напоминающую греческий храм, затем обелиск на площади Согласия. Офелия продолжала: «Совсем недавно это была столица разума и красоты». Она повернула направо и затормозила перед фасадом Гранд-отеля, украшенным скульптурами. Открыв дверцу, Офелия отдала ключи парковщику в ливрее. Затем она потащила Дэвида к входу, возле которого толпились десятки журналистов с телекамерами. Чтобы пробраться сквозь болото масс-медиа, пришлось поработать локтями. Репортеры нервно переговаривались:

— Вы уверены, что он там?

— Да, все видели, как он вошел. Ведь мы контролируем все выходы.

Оператор толкнул Офелию, и она крикнула:

— Дайте пройти, хамы!

Все взоры обратились на нее.

Толкнув вращающуюся дверь, Офелия с Дэвидом вошли наконец в сверкающий холл, отделанный деревом с позолотой. Но их остановил охранник и сказал, что отель полностью снят приехавшей в Париж знаменитостью. Офелия возразила, что владелец отеля один из ее поклонников и что она имеет полное право выпить чашечку чая. Охранник попросил ее минуту подождать и направился к швейцару, который отрицательно покачал головой.

— Мне очень жаль, мадам. В следующий раз.

— Мифоманы! — вздохнула Офелия и потащила Дэвида к выходу.

Фотографы со смехом смотрели на них. Чуть поодаль несколько поклонников ждали звезду. Задетая за живое, Офелия выпрямились в своей накидке и прошла сквозь толпу, широко улыбаясь и махая рукой вспышкам телекамер, в то время как зеваки спрашивали себя:

— Кто это?

— Может быть, подруга Майкла…

Знакомство Дэвида с кафе «Флора»

Офелия резко тормозила в пробках, ругая этих «хамов из отеля „Крийон“». Она собиралась отчитать патрона. Где ей теперь поселить Дэвида? Молодой человек заверил ее, что ему нужен скромный отель. Офелия перебила его:

— Не скромничайте! Все американцы любят комфорт!

И в припадке хорошего настроения она повернула к Дэвиду свое пухленькое личико. При своей естественной полноте хорошо питающейся женщины она действительно напоминала андалуску, но на ее лбу вдруг обозначились хмурые морщинки. С присущим ей драматизмом она вновь приняла вид измученной дивы. И прошептала с заговорщическим видом:

— Вас устроит скромный отель в Сен-Жермен-де-Пре?

— Это то, о чем я мечтал, — со вздохом ответил Дэвид.

— Правый берег ничем не примечателен! Я показала вам блеск и суету. А теперь я вам открою Париж эстетов.

Дэвид улыбнулся как ребенок, которому обещают сделать подарок. Через четверть часа они уже входили в кафе «Флора».

Молодой человек сразу же почувствовал себя в привычной обстановке в этом прокуренном, шумном и битком набитом зале с квадратными столиками. В библиотеке «Альянс франсез» на 60-й стрит он рассматривал фотоальбомы: Париж пятидесятых годов, экзистенциалисты в Сен-Жермен. Он набожно присел на банкетку, обитую красным молескином. Офелия ликовала:

— Здесь перекресток словесности!

И стала шептать ему на ухо:

— Все решается здесь!

Ученик богемы кивал головой. Ощущение, что это место ему знакомо, усиливалось еще и тем, что за соседними столиками сидело много американских туристов. В гуле французской и английской речи Дэвид рассматривал кассиршу за прилавком, официантов в фартуках, студентов, погрузившихся в свои книги, и художников с блокнотами — истинный образ Парижа. Вдруг Офелия толкнула его локтем, показывая на входящего человека:

— Это Жан Руайом.

Это был высокий лысеющий мужчина, с высоко поднятым подбородком и длинными волосами. Искусственный загар на лице и пальто с меховым воротником делали его похожим на разбогатевшего парикмахера. Достав из сумочки ручку, Офелия нервно написала на скатерти: «Издательство „Графоман“».

Она подчеркнула двумя чертами это название — как важный знак — и шепнула на ухо неофиту: