Она идет навстречу, протянув руки так, словно готовится нас обнять. На ней черный, просторный — надо же хоть как-то замаскировать телеса — балахон, к пышной груди приколот орден Почетного легиона, который был в торжественной обстановке вручен ей побывавшим недавно с официальным визитом в Белграде Жаком Шираком. На церемонии президент Франции расцеловал награжденную и подчеркнул ее подвиги в доблестной битве за Демократию, что мигом обелило и самого ее папеньку, и его преступления в лесной чаще.

— Как я счастлива, что потомки славного князя Парачина[34] нашли время прийти на наш спектакль! — Независимо от его желания, Зорка вписывает Алена в нашу семейную летопись, ведь если мы вместе, эта летопись должна стать и его летописью тоже. — Я оставила вам места, идите за мной, сюда, сюда…

И она церемонно усаживает нас на места для почетных гостей в самом верхнем ряду, «чтобы лучше видеть сцену». Неважно, что мы отсюда увидим, главное для нас тут — молиться о крепости подмостков, выстроенных Димитрием прямо под окнами кабинета Владана.

А увидеть нам предстояло поставленную с песнями и плясками историю не имевшей будущего любви и враждующих семейств, то бишь новую сценическую версию «Ромео и Джульетты». Зрители — студенты, несколько сотрудников бывшего посольства Восточной Германии, явившихся сюда из любопытства, два или три жильца окружающих наш двор муниципальных домов социалистической архитектуры. Скамьи наполовину пусты, но ничего другого и ожидать было нельзя: в это же самое время государственные телеканалы транслируют дебаты Коштуницы с Лабусом,[35] двух политических деятелей, соревнующихся за победу на предстоящих в Сербии президентских выборах. Режиссер, которого предупредили об этом непредвиденном обстоятельстве в последнюю минуту, страшно сердится.

— Скажи, а мы что, обязаны досматривать этот идиотизм до конца? — хнычет Ален. — Я же ни черта не понимаю по-шведски!

Он принимается демонстративно зевать, режиссер замечает его зевки и расстреливает нас взглядом.

Удача! Ах, как же нам везет! Посреди второго акта небо внезапно прочерчивает молния, за ней другая, гремит гром, и на «зрительный зал» обрушивается ливень. Жалкие остатки зрителей бегут, артисты за ними.

Мы тоже устремляемся к дому, но едва успеваем укрыться под навесом, как в нас вцепляется какая-то женщина: здрасьте-здрасьте-меня-зовут-Ульрика. Несколько минут — и мы знаем о ее жизни практически всё. Она немка, два года назад развелась, ее всегда очень интересовали великие дела и страны, где идет война Короче, поскольку Ульрику тянуло к славянам и ей были необходимы сильные ощущения, она выбрала Сербию вообще и Нови Сад[36] в частности для организации Центра реабилитации и социализации жертв войны, страдающих пост-травматическим синдромом. А пока искала на это денежки через Берлин — нашла попутно и неплохую работу, чем, естественно, не преминул заинтересоваться Ален, мгновенно увидевший воочию за ее рассказами сюжет не только весьма поучительной, но и «потенциально очень выразительной» документальной ленты, которая, несомненно, привлечет внимание и Клотильды Фужерон, и всего канала «Arte».

Так, значит, и просидели мы втроем на кухне до глубокой ночи, обсуждая возможности разработки сюжета, способного стать основой потрясающего фильма. И Алену уже виделись не только раскадровка, режиссерский сценарий, кастинг, движение камеры, стадикамы и операторские краны, но и — вперемешку с техническими подробностями, как в слайд-шоу, — стоп-кадры войны и мгновенные промельки документальных образов, возникающих из постановочных эпизодов, подобных живым картинам… Проступало, например, через плотное облако едкого дыма видение подвергнутой пыткам женщины, вырванное у нее сердце — оно демонстрируется прямо на истекающей кровью плоти жертвы; ее ребенок, которого поджаривают на вертеле, а на заднем плане — охваченная пламенем деревня… Английский и французский Ульрики более чем условны, но зато она бегло говорит по-сербски, и потому мне приходится впрячься и синхронно переводить Алену ее слова с сербского на французский. Выползаю я из этого испытания совершенно обессиленная, голос начинает садиться — впрочем, это, возможно, было связано и с моими воплями на митинге.

Обменявшись с нами координатами, рукопожатиями и обещаниями очень-очень скоро увидеться снова, Ульрика в четыре утра все-таки отбывает — как никогда убежденная в правильности и полезности трудной задачи, которую ей предстоит теперь решить. А мы буквально падаем в постель, усталые, но довольные, потому что, как не без доли цинизма говорит Ален, наш проект под кодовым названием «Хеди Ламарр» отнюдь не должен мешать нашему знакомству с другими предложениями, ибо, посмотрев на наши дела более реалистично, сразу увидишь, что в «Хеди Ламарр» у нас определенно коготки увязнут, если ты верно понимаешь, что я имею в виду.

Я киваю — ну конечно, нам надо быть осторожнее и постараться обеспечить себе тылы.

Ален тут же проваливается в сон, а я еще долго лежу с открытыми глазами, хотя меня и убаюкивают шепотки в длинной очереди, с ворчанием и тихим переругиванием выстраивающейся под нашими окнами. Очередь выстраивается каждую ночь. Очередь состоит из мужчин и женщин, которые неутомимо приходят и приходят к бывшему посольству ГДР, преобразованному после падения Берлинской стены в немецкое консульство. Уродливая бетонная конструкция была возведена в нашем реквизированном дворе во время Второй мировой войны, а приходят сюда люди в надежде получить визу и сбежать из этой страны, чтобы как можно быстрее построить себе в другой светлое будущее.

Но в конце концов засыпаю и я. Засыпаю и вижу сны — очень странные, не то чтобы кошмары, только и не сказать чтобы очень уж сладкие. Я вижу себя лежащей на дне пустого бассейна, руки раскинуты: крест. На бортике — Ульрика с распущенными волосами, совершенно голая под прозрачным длинным белым платьем. Она открывает краны, бассейн заполняет вода, постепенно я оказываюсь глубоко под ней, но — странное дело! — продолжаю дышать, как рыба, с открытым ртом, пуская огромные пузыри, которые лопаются на поверхности.

Надо ли говорить, что сладкая ночь в объятиях Морфея получилась у нас недолгой…

Наутро — после традиционного звонка Иваны со срочным вызовом — мы рванули в ТКП в частном такси с мухлюющим счетчиком, заранее готовые к предстоящим испытаниям. Астрономическая цифра, в которую вылилась стоимость поездки, послужила причиной для лютых пререканий с водителем.