А через два дня Лёшка в школу не пошёл. Игорь тоже не пошёл. Прямо с утра все отправились в Дом культуры. Неподалёку от их дома. Лёшке случалось там бывать. В кино ходил сколько раз с ребятами. И как-то на фотовыставку вместе с дедом. Они рассматривали фотографии на стенах, дед всё Лёшке объяснял. Очень тогда было интересно. На этот раз в Дом культуры пошли без деда.

В зале толпилась куча народа. Их семью пропустили вперёд. Лёшка увидел: на столе стоит тот самый гроб. Весь заваленный цветами.

А в углу зала сидели на стульях музыканты. Время от времени они подносили к губам трубы. Длинные, красивые и печальные звуки разносились по залу.

Возле стола, по всем четырём углам, стояли люди с красными повязками на рукавах, как у дружинников. Из толпы по очереди выходил вперёд то один, то другой. И каждый говорил речь.

О том, что был это человек замечательный. Он участвовал в гражданской войне и пролил свою кровь за рабочее дело. И он выучил сотни молодых рабочих. И всю блокадную зиму не отходил от станка в ледяном от стужи цехе. И был великим мастером своего дела. И обладал прекрасной душой. И много, так много всего сделал для людей за свою долгую жизнь, что обо всём не рассказать…

Странно было Лёшке. Говорили про какого-то огромного человека, прямо великана, который сворачивал горы всяких трудных, труднейших дел. Такое по плечу борцу-тяжеловесу. А дед был маленький, сухонький и не очень-то сильный. Лёшка вполне мог бы его побороть, если б захотел. Не побарывал, потому что жалел: старенький ведь. И ещё будто про министра какого говорили, очень важного. А разве дед был важный? Наоборот, совсем простой, знай себе усмехается в усы…

Потом Лёшка очутился в автобусе. Сидел рядом с Игорем, а с другой стороны — какой-то незнакомый бритый, полный и грустный. Он погладил Лёшку по голове и потрепал по плечу Игоря.

Приехали на кладбище, вылезли из автобуса и порядочное время оскальзывались на грязных дорожках. Моросил дождь, но никто не надевал шапку. Впереди покачивался на чьих-то плечах гроб. Сейчас он не был завален цветами, а закрыт крышкой в форме трапеции.

Опять что-то говорили. Вдруг отец велел Лёшке взять горсть земли и бросить в яму. Лёшка подобрал мокрый комочек и бросил.

На обратном пути в автобусе Лёшка мельком слышал, как мама расстроенно сказала какой-то тётеньке:

— А всё-таки не ожидала я от него… Ни одной слезинки! А ведь уж такие были друзья.

Что-то хмыкнул отец, и по хмыку слышно было, что хмурится.

На другой день папа с мамой пошли на работу, а Лёшка с Игорем — в школу. Всё стало как всегда. В комнате деда было чисто прибрано, аккуратно застелена кровать, будто он ушёл куда-то по делам и вот-вот вернётся.

НЕ ХОЧУ! НЕ ХОЧУ!

Гошка Свистунов полез на пожарную лестницу и грохнулся оттуда. Он не мог подняться с земли и выл от боли. Мальчишки пытались поставить его на ноги, но он только голосил. Их обступили взрослые прохожие. Кто-то вызвал «скорую помощь». Прямо со двора Гошку увезли в больницу. Из их квартиры соседка, тётя Рая, поехала с ним. Потому что родители Гошки и его старшая сестра были на работе.

Лёшка прибежал домой взволнованный. Ещё в передней закричал:

— Деда, а деда! Свистун ногу сломал! А может, и руку тоже…

От пустого безмолвия в квартире у Лёшки зазвенело в ушах.

— Деда! — позвал он негромко.

И ещё раз, тихо и безнадёжно:

— Деда-а…

Минут через двадцать, отпирая своим ключом дверь, Игорь от спешки не сразу попал в скважину. Что такое у них происходит? Какие-то крики, вопли… Разбился Лёшка, что ли? Порезался страшно?

Когда Игорь проник в квартиру, он застал брата в комнате деда.

Лёшка лежал поперёк дедовой кровати, колотил кулаками по одеялу и, задыхаясь от слёз, вопил:

— Не хочу! Не хочу! Не хочу!

Игорь потряс его за плечо:

— Чего ты не хочешь? Лёшка! Перестань!

Весь зарёванный, Лёшка отпихнул его кулаком:

— Отстань! Не хо-чу-у… чтобы… деда не бы-ло! О-о-о! — Он захлёбывался, давился слезами.

— Братишка! Малыш! — Игорь гладил брата по спине, пытался его усадить. Сбегал на кухню и принёс стакан воды: — Попей!

Лёшка выбил стакан из рук брата. Вода пролилась на кровать, на пол. Стакан случайно не разбился, упав на одеяло. Игорь дал Лёшке шлепка. Потом опять погладил по затылку. Топтался в растерянности.

— Ты спятил? Прекрати! Вон всё одеяло обсопливил… Ты же всё-таки мужчина!

— А ты! Ты! Всё хотел, чтобы что-то необыкновенное случилось! — мстительно выкрикнул Лёшка. — Невероятное тебе надо? Вот! Случилось не-вероят-ное! Потому что такого просто… не может быть!

Игорь, слушавший Лёшку с раскрытым ртом, побледнел.

— Ты осёл! Как ты можешь городить такую чушь?

— Сам осёл! — проревел Лёшка.

От отчаяния ему хотелось всё крушить вокруг или хоть подраться. Но подраться не удалось.

Неожиданно Игорь сказал кротким, совсем не похожим на его всегдашний, голосом:

— Да, я осёл. Потому что огорчал деда. Безо всякого смысла…

А Лёшка уже опять ревел. Так ревел, как никогда в жизни.

В передней раздались голоса: пришли с работы родители.

Игорь бросился им навстречу:

— У нас Лёшка… просто не знаю, что с ним делать!

Мама, как была в пальто, сидела на мокром одеяле, держала Лёшку на коленях, баюкала его, как маленького. И горько плакала.

А Лёшка уже не ревел, только всхлипывал. Голова у него болела, была какая-то толстая и словно чужая. Он задремал, прижавшись к матери.

Через сколько-то времени очнулся. В комнате темно, занавеси задёрнуты.

Он лежит на дедовой кровати, прикрытый одеялом. Одетый, но разутый. На душе смутно…

И вдруг есть захотелось. Пойти в кухню взять кусок хлеба?

Лёшка поднялся, машинально нашарил ногой тапки — да, стоят, кто-то их сюда принёс, — вышел в коридор.

Из комнаты родителей доносились голоса:

— А ты ещё говорила, что он бесчувственный! Сетовала, что не переживает…

— Не сразу до него дошло, — жалобно ответила мама. — Не понял сперва…

На пороге появился отец. Увидел Лёшку, сказал спокойным тоном:

— А не пора ли ужинать? Даша, накорми нас, пожалуйста.

Ели все молча. Игорь изредка поглядывал на Лёшку. После ужина отец положил Лёшке руку на плечо:

— Пойдём, сын, поговорим.

В спальне он сел на диван, на котором стелил себе на ночь, усадил Лёшку рядом