поверил в волшебную весну осенью!» Какая же может быть в любовь в его возрасте. Дикая? «Старость машет уж платочком…ну и бес в ребро». А быть игрушкой в молодых женских руках, он не хотел, потому и с бабами не путался после Ленки. Отскоморошничал свое.

Сильно сжав свою голову, и ни глотнув ни единого глотка чая, сдавленный самообманом, он резко встал и направился к Екатерине в комнату. Душа надрывалась, дурманом застелила ему глаза серые. Катя лежала, отвернув свою голову к стене и на приход Ивана даже не вздрогнула, не шелохнулась, подхлестывая Ванины нервы. Он залился багровой, злой краской, срываясь голосом, воинственным, волевым:

– Лежишь!? Опять протестуешь против жизни, а может нам бог специально посылает препятствия, чтобы пересмотреть свой путь, обратиться взором к чему-то новому, пусть и другому, но не думаю, что самому худшему варианту, а даже возможно где-то лучшему и прекрасному, а главное настоящему. И сильный тот, кто примет это. – дребезжал его голос сухими сильными нотами. Да не сводя с Кати глаз своих, он видел, что пусты ее глазницы, и нет в них никакой реакции на него, тогда он продолжил срываться, психанув не по-мальчишечьи:

– И я не спаситель твой, чтобы ходить тут к тебе, и по образованию не психолог, а офтальмолог. Разные вещи. Может и дальше лежать, но без меня уже! – приговором рубанул он и резко дернулся к шкафу.

«Платье, платье – зудела мысль искушенная, змеем вилась в голове его – порвать его, уничтожить, а после уйти от Макушиных восвояси непобежденным!»

Открыв шкаф, застучал он вешалками:

– Так, посмотрим, где тут чертово платье, из-за которого у тебя жизнь не удалась!? Перебирал он тугой Катин гардероб размашисто, бросая вещи куда попади.

– Что ты делаешь, что ты задумал? – очнулась она, увидев Ванино безумное лицо.

– Платье ищу, самое, что ни есть последнее, которое ты не сумела на свадьбу одеть. А теперь продолжаешь убиваться из-за мужика окаянного, мерзавца отсталого, променявшего тебя на другую! – с яростью напирал Иван.

– Не трогай мои вещи, закрой шкаф и уходи! – выстрелил ее голос уверенно.

–Уйду, не сомневайся, а в сию минуту, ты мне не помешаешь, ты ведь лежишь столбом, вот и лежи дальше! Сама то слаба, не выполняешь свои обещания! – рылся Иван в вешалках, путался в вещах, бесился, что никак не нащупает это платье «долбанное».

Он ни разу себя не помнил таким. Руководила им безвольно в этот момент агония. Убивала в нем последние зародыши скоротечной любви к молодой дуре. Перебрав двадцать тонких вешалок, он почти все платья повыкинув из гардеробной, и тут ему на глаза попалось то самое, из белоснежной тонкой сетки, пышное к низу перьями мягкими, расшивное звездными блесками – платье. Он замер, заледенел.

«Какая же она должна была быть в этом платье – потрясающе красивой» – представил он себе на секунду Катину красоту и размяк чудотворно. Порвать такое невозможно! Чрезмерно красивое, легкое, воздушное, работа кропотливых душевных рук.

Иван, образумившись, жестким движением повесил на створку платяного шкафа свадебный наряд, прямо лицом к Кате и ушел, – навсегда из ее жизни.

18

Плакала осень голая, последние ее отголоски ускользали. Покрывалась земля снежком московская уютным, благодушным, беззвучным, и дворники не успевали лопатами снег счищать.

Нравилась Ивану снежная безмятежность, мог он по часу наблюдать из своего кабинета, как снег падает. Спешить ему некуда, и дома никто не ждет его. А Ленку, даже мельком ему не хотелось видеть. Ходил на работу, как робот бесчувственный, работал ответственно, порядочно выполнял свои обязательства перед пациентами. И собственно, больше ни перед кем… У дочери жизнь образумилась, Анька с парнем собрались расписаться и узаконить по еще хрупкие отношения, в которых надо пуд соли съесть, чтобы научиться пониманию и согласию.

И на дачу Иван уже перестал ездить. В такое время там холодно и делать нечего. Тепло лишь дровами жечь зазря. А на небе потускнели ноябрьские звезды, и солнце стало обыденным, обычным энергетическим шаром, потеряв в Ваниных глазах всякое волшебство. Хотя нет, недавно у него случилось маленькое личное чудо. Вызвал его к себе сам Сидорин, их главврач, и не мешкая заговорив прямолинейно, с бесстрастным ровным взглядом лицезрел в серые Ванины глаза:

– Иван Андреевич, я вас вызвал, чтобы конфиденциально сообщить вам важную новость. Вы наверняка знаете, что я ухожу на повышение, – тембром приглушенным владел он.

Ваня мотнул головой, продолжая слушать:

– Так вот, на свое место я порекомендовал вас. Начальство рассмотрело вашу кандидатуру и утвердило вас на должность главврача нашей поликлиники. Так что, поздравляю вас, Иван Андреевич, вы человек надежный, исполнительный. Уверен, что справитесь. И в начале декабря, надеюсь вы не передумаете к этому времени, уверенно вступите в новую должность.

– Спасибо! – пожал Иван руку главврачу. – Буду рад продолжить работать в новом качестве, но со старой, преданной совестью, – как всегда отшутился Иван, чтобы слегка разрядить обстановку.

– И я рад! Ухожу спокойно, зная вас, как зарекомендованного себя человека.

В начале декабря Иван принял новую должность. Римма Станиславовна во всем ему помогала, с искренним рвением, с щепетильной заботой о нем.

– Иван Андреевич, один момент! – изложила Римма Станиславовна важную деталь: -Главврачу полагается служебная квартира. Сидорин сдал ключи. Если желаете воспользоваться ею, подпишите жилищный договор долговременной ренты и можете хоть сегодня въезжать!

Ваня поднял на Римму Станиславовна свое просветленное лицо, – отлично, Римма Станиславовна, – сегодня и въеду!

– Что ж, тогда я наберу водителю, он будет ждать вас на служебной машине.

– Римма Станиславовна, – радушно улыбался Иван, – вы волшебница, благодарю вас!

19

К новогодним праздникам на Ивана навалилось полно работы. Может с непривычки, а может просто устал, но лицо его смотрелось, как выжитый лимон, потерявший живительные соки, и скулы впали, и сам похудел.

Снег застелил Москву сугробами. А звезды переливались алмазами, ярко горя на черном небосводе. Воздух морозный, крепкий, уши промораживал Ванины и кончик носа. Хирург перестал к нему ходить, почувствовав в Иване Андреевиче важное начальственное звено, но встретившись в коридоре, бесхитростно говорил:

– Сколько лет, сколько зим!?

Про Катю Иван ничего не знал, и ходить к ним, он так больше и не ходил, а номер ее в черный список занес. «Да что ходить к девке молодой, а потом отнекиваться от ненужных переживаний».

Скоро уж он и с Ленкой-женой разведется, подав на днях заявление в суд на развод с ней. И вновь утруждать себя напрасной чувственностью, силиться и ворочаться, мазать свое сердце нечистым мазутом любви, – не таких кровей он был. Взрастил он в себе со студенческих