Опасались только, чтобы не перебили наших, но хитрый Жирун, вызвавшийся охранять, сделал вид, что ему «приспичило». Его напарник перед тем якобы отправился за варевом. Связанные татары сидели, воровато оглядываясь. Жирун вроде уже не мог терпеть, а потому подошел к пленным, строго погрозил им пальцем, потом кулаком и отправился в кусты. Потом он рассказывал, что едва не обморозил задницу, дожидаясь, пока эти трое придурков решатся бежать. Он старательно кряхтел и сопел, осторожно наблюдая, как исчезают в противоположных кустах татары.

Немного погодя пришлось повопить, якобы обнаружив «пропажу». Мы видели уходивших, но старательно делали вид, что ничего не замечаем. Зато повыли снова всласть, чтобы напугать еще больше.

Теперь оставалось ждать, сработает ли.

Если нет, если Батый так и не развернется, то надо лесами обгонять монголов и вставать у них на пути на стрежне реки.

Батый развернулся, то ли монголам наши нападки надоели, то ли действительно поверили, что нас много, но войско пошло лавой, стараясь охватить нас со всех сторон. Вот теперь нашим полутора тысячам противостояло примерно тысяч сто пятьдесят, на одного по сотне. Ну что ж, серьезно перепугали монголов, если они не рискнули обойтись просто большим карательным отрядом или хотя бы туменом.

Когда стало понятно, что монгольское войско разворачивается, Евпатий позвал к себе боярина Андрея Юрьевича.

– Послушай меня, Андрей, внимательно. Я много больше тебя пожил и повоевал и цену жизни, особенно чужой, знаю лучше. Коль татары повернули, нас они побьют всех. Вопрос только в том, как быстро.

Андрей Юрьевич смотрел на Коловрата, не понимая, к чему тот клонит.

– Так вот говорю, что побьют нас татары, их сила, числом возьмут. А значит, негоже всем тут оставаться. Возьмешь молодых и тех, кто ранен, и уведешь.

– Чего?! Куда?!

– Без чего уведешь, Андрей. Со мной останутся только мои, и то те, кого сам отберу. – Евпатий жестом остановил возмущение молодого боярина. – Не потому, что не доверяю вам, а потому, что не хочу без смысла людские жизни класть. Даже за Русь этого делать нельзя, запомни, нельзя зря людей под мечи и стрелы бросать, если можно от гибели уберечь, то лучше убереги. А ныне нет смысла всем оставаться. Татары нас что без вас, что с вами одолеют, потому спасай молодых, они еще пригодятся. А куда идти? К Коломне не успеете, да и толку нет, там не выстоят и ваши сотни не спасут. Иди в Козельск, сам же твердил, что князь Роман Ингваревич велел: если мы припозднимся из Чернигова, то сразу в Козельск идти.

И все же Андрей вот так уйти, уведя половину воинов, просто не мог. Они долго спорили с Евпатием, пока тот не грохнул кулаком по седлу:

– Мой тебе приказ: уводи людей, пока еще возможность есть!

Бедная лошадь, получившая такой тычок по спине, аж присела. Андрей вздохнул:

– А как отбирать-то?

– Скажи, чтобы собрались, сам отберу.

Евпатий был непреклонен, он не собирался ни с кем ничего обсуждать, да и время не терпело. Сам назвал поименно тех, кто останется с ним, чуть посомневался и добавил Соловья-разбойника с его шайкой. Тот довольно кивнул:

– Верно мыслишь, боярин, нам не место во всяких там Козельсках. Наше место в лесу, а уж вы, мальцы, не сомневайтесь, мы каждый за вас двоих-троих будем татарам глотки рвать. – И вдруг сурово добавил: – Зато уж и вы после за нас отомстите.

– Правильно сказал. Нас побьют, а вы за нас еще отомстите.

Конечно, я попала к Андрею. И, конечно, вместе с Вятичем, потому что он козельский. Я не очень поняла, рад этому сотник или нет, во всяком случае, он сжал мое плечо:

– Молчи, Настя, наше время еще придет.

Я вздохнула, оставалось надеяться только на это…

Но рассуждать некогда, пока спорили, кому оставаться, разведка донесла, что татары на подходе. Евпатий скомандовал нам уходить, а остающимся собраться, чтобы занимать оборону.

Вятич с тоской посмотрел в сторону Евпатия:

– Ему бы оберег… Но у меня нет. И такой сильный враз не заговоришь…

Оберег? Меня вдруг пронзило понимание, словно свет включили в темной комнате, где из-за тьмы все предметы казались чужими: оставляя меня в Рязани, Анея надела на шею какой-то предмет, сказав, что это оберег и чтобы не снимала даже в бане. В бане я сняла, но потом надела снова. Вот почему меня не задела ни одна стрела, вот почему все удары меча, предназначавшиеся мне, получал кто-то другой. Анея дала мощный оберег, спасший мою никчемную жизнь в Рязани!

В другое время я возразила бы сама себе, мол, почему же никчемную, но только не сейчас. Теперь взгляд на человеческую ценность у меня основательно изменился.

– Вятич, у меня есть, – с этими словами я спокойно сняла с шеи Анеин оберег и протянула сотнику, – отдай Евпатию.

Вятич помотал головой:

– Нет, тогда ты останешься без защиты.

– Я сама отдам!

– Настя… его переговорить надо, он для тебя сделан.

– Ты можешь?

– Могу.

– Переговори.

– Только если ты немедленно уедешь с Андреем!

Наши взгляды схлестнулись, и я сдалась:

– Хорошо, обещаю.

Ведя спор, мы не заметили, что сам Андрей Юрьевич совсем рядом. Его глаза изумленно раскрылись:

– Ты… девка?! Ах ты ж! Как же я раньше-то не сообразил?!

– Андрей, держи ее рядом с собой, хоть привяжи, но держи. Я тебе потом скажу, – с этими словами Вятич метнулся в сторону Евпатия Коловрата, который уже выстраивал своих для последнего боя.

– Уходи, Андрей! Уводи своих!

– А ну пошли! – Похоже, мой жених и правда был готов привязать меня к своей руке.

– Вятич…

– Я догоню! Езжайте!

Откуда взялся этот татарин? То ли от своих отстал, то ли по нужде в кусты затесался, но от неожиданности он схватился за меч. Реакция у мерзавца была великолепной, меня спасла только моя собственная реакция, иначе голова бы оказалась отдельно от туловища. И все же меч полоснул по щеке, лицо и шею залила кровь. В следующий миг татарин уже рухнул, зарубленный Андреем.

– Верно Вятич сказал, что тебя стеречь надо… Дай щеку посмотрю.

– Не надо.

– Иди сюда!

Андрей хорош, не будь мое сердце безвозвратно отдано князю Роману, ей-богу, влюбилась бы. В кого? В собственного жениха. И вдруг я осознала, что у меня располосовано лицо! В первые мгновения не почувствовала даже боли, зато теперь стало страшно – лицо, шею, плечо заливала кровь, а при попытке прикоснуться к ране рукой боль стала невыносимой.

– Убери руку.

Андрей что-то быстро делал с моей щекой, достав из своей седельной сумки тряпицу, а я старалась не грохнуться в обморок.