– Ужасный дом, – возразила Джоанна. – Хотя, надо полагать, Лефевр доволен своим жилищем. У него… большие претензии. Любит изображать из себя аристократа, но выглядит скорее как придворный шут.

Потому он и женился на Аде – чтобы подняться по общественной лестнице. Неудивительно, что он пришел в бешенство, когда обнаружил, что его молодая жена – «позорная тайна» лорда Ги.

– Он женат? – осторожно спросил Грэм.

– Да, на прелестном юном создании.

Грэм прикусил язык, чтобы не поинтересоваться, как выглядит жена Лефевра. Вряд ли он сможет рассказать о своей предстоящей помолвке с сестрой Ады, утаив все остальное.

– Вы знакомы с ней? – спросил он.

– Нет, но я видела ее издалека, когда он привез ее из Парижа в прошлом году. Она возилась летом в саду. Как я поняла, она с Рождества страдает от простуды. Дочь аптекарши каждый день приносит ей необходимые снадобья, но, похоже, пользы от этого мало. Впрочем, так иногда бывает: человек хворает всю зиму, а весной поправляется.

– Весна уже наступила, – заметил Грэм. – И погода стоит теплая.

Джоанна пожала плечами.

– Возможно, она вскоре покажется. Пора сажать растения. Из окна, выходившего в переулок, донеслось монотонное постукивание. Звук приближался – вместе с его источником, вне всякого сомнения, прокаженным, – и перед их взорами предстала жалкая фигура, закутанная в балахон с капюшоном, скрывавшим не только следы болезни, но и пол несчастного. За спиной прокаженного висела потрепанная сума, хранившая, возможно, все его мирские пожитки. Одной рукой он опирался на клюку, а другой стучал в деревянную колотушку, предупреждая прохожих о своем приближении.

– Доброе утро, Томас, – сказала Джоанна, подходя к окну. Прокаженный помедлил.

– Доброе утро, мистрис. – Грубый голос был единственным свидетельством того, что это мужчина.

– Я проходил мимо вашей лавки, – сообщил прокаженный, обращаясь к Джоанне. – И забеспокоился, увидев, что ставни закрыты. – К удивлению Грэма, он разговаривал, как образованный человек.

– Я немного припозднилась нынче утром. Единственный зрячий глаз прокаженного упал на Грэма, задержавшись на его перевязанных ребрах и ноге.

– Вижу, вы перенесли свое милосердие с приблудных зверушек на людей.

Джоанна хмыкнула.

– Это Грэм Фокс. Ему немного не повезло вчера. Сержант, я хотела бы познакомить вас с Томасом-арфистом.

– Который больше не играет на арфе. – Прокаженный поднял покрытую коростой руку, в которой он держал колотушку, демонстрируя скрюченные пальцы. – Как видите, мне тоже не– * много не повезло. – Он хрипло рассмеялся собственной шутке.

Грэм растерянно молчал.

– У меня на кухне есть немного овсянки, – сказала Джоанна, – если, конечно, она еще не сгорела. Сержант отказался от моего предложения позавтракать, а кошки не едят овсянку. Боюсь, она пропадет, если ты меня не выручишь.

Усмехаясь и качая головой, прокаженный выпустил из пальцев колотушку, подвешенную к веревке, повязанной вокруг его талии, и взялся за миску, также висевшую у него на поясе.

– Она всегда делает вид, – сообщил он Грэму, – будто бы я оказываю ей большую любезность, принимая ее благодеяния.

– Но это действительно так, – возразила Джоанна. – Едва ли я могу позволить себе выбрасывать еду. Подойди к кухне.

– Премного благодарен, мистрис. Всего доброго, сержант.

– Всего доброго, – отозвался Грэм, глядя вслед прокаженному, который двинулся прочь, с трудом переставляя ноги. Видимо, пальцы на его ногах были так же деформированы, как и на руках.

– Как вы думаете, сколько ему лет? – спросила Джоанна.

– Шестьдесят?

– Тридцать шесть.

– Бедняга. Вы кормите его каждое утро?

– Да. Иногда он возвращается, если милостыню подают плохо – или если унижения становятся невыносимыми. Томас – гордый человек. Когда-то он был известным арфистом и даже играл в лондонском Тауэре для короля Генриха. Теперь уже не играет.

– Еще бы, с такими пальцами.

– Дело не только в том, что они изуродованы. Они потеряли чувствительность. И ступни тоже.

– Совсем?

Джоанна покачала головой.

– Однажды он явился сюда, оставляя кровавый след. Наступил на что-то острое и даже не заметил. А прошлой зимой какие-то негодяи подожгли сзади его рубаху, но он ни о чем не догадывался, пока не почувствовал запах горящей ткани.

Грэм поморщился.

– Разве здесь нет лепрозория, где бедняга мог бы жить?

– В Сент-Джайлзе есть неплохая больница, где лечат прокаженных. Но Томас очень дорожит своей независимостью, и я его понимаю. – Она вздохнула. – Пойду, он, наверное, уже ждет меня. Вам что-нибудь нужно?

Грэм потер жесткую щетину на подбородке.

– Бритва, если это вас не затруднит.

– Я посмотрю среди вещей моего мужа. Сейчас, вот только покормлю Томаса.

Подождав, пока кожаная занавеска закроется за ней, Грэм неуклюже поднялся на ноги, стянул подштанники, намылил мочалку и принялся скрести себя с макушки до пят. Из окна было видно, как Джоанна Чапмен направилась к кухне, возле которой на бочке сидел Томас с жестяной миской в руке, ожидая свой завтрак. Его ноги были обмотаны тряпками.

Джоанна скрылась в кухне и спустя несколько мгновений появилась снова с большой поварешкой с овсянкой, которую вылила в миску Томаса. Судя по всему, она не подозревала, что Грэм наблюдает за ней.

На заднем дворе Лефевра было пустынно. В кухне продолжала хлопотать кухарка, в гостиной и спальне никого не было, окна на третьем этаже по-прежнему закрывали ставни.

Итак, лысый солгал, назвавшись Байрамом. Тем не менее оставалась вероятность, что его нанял Лефевр. Более того, негодяй знал имя Грэма и поджидал его. Как он мог оказаться у дома Лефевра, если не сам хозяин организовал нападение? Жадный торговец хотел получить эти злосчастные пятьдесят марок, чтобы и впредь изображать знатного вельможу, не ставя себя в унизительное положение мужа, которого бросила жена, вернувшись к отцу.

Вот только передали ли головорезы, ограбившие Грэма, украденное серебро Лефевру? Пятьдесят марок – большие деньги, особенно в последнее время, когда монеты почти не чеканились. Те, у кого они были, предпочитали прятать их на черный день, а те, у кого их не было, обходились натуральным обменом. Такая сумма могла оказаться достаточным соблазном, чтобы пойти на риск и обмануть Лефевра. В этом случае грабители – те, что выжили, – скорее всего просто исчезли, и Лефевр не знает, что Грэм избежал смерти от их рук. Но даже если они покорно передали деньги Лефевру и признались, что их жертва осталась жива, торговец мог справедливо предположить, что им по крайней мере удалось заставить Грэма уехать.