— Наши кресты! — с восторгом воскликнула я.

— Пять мощнейших компьютеров Ватикана без перерыва работали четыре дня, чтобы в конце концов обнаружить то, что находится сейчас у вас в руке.

— И что это находится у меня в руке? — Я была бы готова запрыгать от радости, если бы не сознание, что в моем возрасте это произведет ужасное впечатление. — Скажите же, капитан! Что у меня в руке?

— Фотография фрагмента юго-западной стены православного монастыря Святой Екатерины на Синае.

Глаузер-Рёйст был доволен не меньше моего. Он открыто улыбался, и, хотя его тело ни на миллиметр не двигалось и было таким же застывшим, как обычно (руки в карманах брюк, борта красивого пиджака цвета морской волны откинуты назад), на его лице была написана такая радость, которую я не могла даже ожидать от такого человека, как он.

— Святая Екатерина на Синае? — удивилась я. — Монастырь Святой Екатерины на Синае?

— Именно, — подтвердил он. — Монастырь Святой Екатерины на Синае. В Египте.

Я не могла поверить своим ушам. Монастырь Святой Екатерины был священным местом для любого палеографа. После ватиканской его библиотека была самой недоступной, имела самую большую коллекцию древних свитков в мире и так же скрывалась от чужаков за облаком тайны.

— Какое же отношение имеет монастырь Святой Екатерины на Синае к эфиопу? — удивленно спросила я.

— Понятия не имею. Честно говоря, я рассчитывал, что именно этим вопросом мы сегодня и займемся.

— Что ж, тогда за работу, — подхватила я, водружая на переносицу очки.

В фондах ватиканской библиотеки находилось огромное количество книг, мемуаров, сборников и трактатов об этом монастыре. Тем не менее большинство людей не имели даже отдаленного понятия о существовании такого важного места, как этот православный храм, находящийся у подножия горы Синай, в самом сердце египетской пустыни, в окружении священных вершин, и построенный вокруг места, не имеющего себе равных по религиозному значению: места, где Яхве явился Моисею в образе Неопалимой Купины.

История монастыря снова свела нас со старыми знакомыми: в IV веке нашей эры, в 337 году, императрица Елена, мать императора Константина (с кем связана одноименная христограмма или хрисмон), повелела построить в этой долине прекрасное святилище, потому что многие христиане начали отправляться туда в паломничество. Среди этих первых христиан была знаменитая Эгерия, монахиня из Галисии, которая совершила длительное путешествие по Святой Земле от Пасхи 381-го до Пасхи 384 года, которое мастерски описала в своем «Путешествии». Эгерия рассказывает, что в том месте, где позже возвели монастырь Святой Екатерины на Синае, группа отшельников присматривала за небольшим храмом, под апсидой которого скрывался еще живой священный Куст. Проблема отшельников заключалась в том, что место это было на пути, связывавшем Александрию с Иерусалимом, и на них постоянно нападали жестокие кочевники из пустыни. Поэтому два века спустя император Юстиниан и его супруга императрица Феодора наняли византийского архитектора Стефаноса Айлисиоса для постройки в том месте крепости для защиты святого монастыря. Согласно последним исследованиям, на протяжении веков стены укреплялись, а многие их части даже перестраивались, так что от первоначальной постройки осталась только юго-западная стена, украшенная любопытными крестами, воспроизведенными на коже нашего эфиопа, а также древнее святилище, построенное по приказу святой Елены, матери Константина, и отремонтированное и подправленное Стефаносом Айлисиосом в VI веке. И в таком виде монастырь и остался с тех пор, восхищая и поражая эрудитов и паломников.

В 1844 году в библиотеку монастыря допустили немецкого исследователя, и он обнаружил там знаменитейший Синайский кодекс, самую древнюю известную полную копию Нового Завета, датированную ни много ни мало IV веком. Конечно, этот немецкий исследователь, некий Тишендорф, кодекс украл и продал его Британскому музею, где он и находится с тех пор и где я имела возможность жадно лицезреть его несколько лет назад. И я говорю, что лицезрела его жадно, потому что в то время в моих руках находился его возможный близнец, Ватиканский кодекс того же века и, возможно, того же источника. Параллельное изучение обоих кодексов позволило бы мне провести одно из важнейших палеографических исследований за всю историю. Но это было невозможно.

К концу дня у нас была обширная и интереснейшая подборка документов о любопытном православном монастыре, но мы все еще не выяснили, какая связь может существовать между шрамами нашего эфиопа тридцати с небольшим лет и юго-западной стеной монастыря Святой Екатерины, возведенной в VI веке.

Мой мозг, привыкший быстро синтезировать информацию и добывать важные данные из любой путаницы документов, уже создал сложную теорию на основе повторяющихся элементов этой истории. Однако поскольку предполагалось, что основная ее часть мне неизвестна, я не могла поделиться своими мыслями с капитаном Глаузер-Рёйстом, хотя мне хотелось бы знать, пришел ли он к таким же заключениям. Я сгорала от желания задавить его моими выводами и доказать, кто тут самый умный и самый толковый. На следующей исповеди отцу Пинтонелло придется наложить на меня очень суровое покаяние за гордыню.

— Чудесно, все закончено! — вырвалось у Глаузер-Рёйста в конце вечера, когда он захлопнул лежавший перед ним толстый том по архитектуре.

— Что закончено? — поинтересовалась я.

— Наша работа, доктор, — заявил он. — Все.

— Все? — пробормотала я, выпучив глаза от удивления. Я, конечно, знала, что рано или поздно моя роль в этой истории кончится, но мне ни на секунду не приходило в голову, что в такой интересный момент нашего исследования меня одним махом выбросят из игры.

Глаузер-Рёйст посмотрел на меня с тем скудным сочувствием и пониманием, на которые была способна его каменная природа, будто между нами за эти двадцать дней выросли таинственные нити доверия и товарищества, о которых я не подозревала.

— Мы закончили порученную вам работу, доктор. Больше вы ничего не можете сделать.

Я была так растеряна, что не могла вымолвить ни слова. В горле у меня образовался комок, мало-помалу разраставшийся так, что я не могла дышать. Глаузер-Рёйст внимательно смотрел на меня. Я знала, что он видит, как я бледнею до невозможного, и через секунду решит, что я падаю в обморок.

— Доктор Салина, — вымолвил сбитый с толку швейцарец, — с вами все в порядке?

Со мной было все в порядке. Просто мой мозг работал на полную катушку, и остатки энергии и крови моего парализованного организма были сосредоточены в серой массе, которая готовилась к броску к цели.

— Как это я ничего больше не могу сделать?

— Простите, доктор, — пробормотал он. — Вы получили задание, и мы его уже выполнили.

Я открыла глаза и решительно взглянула на него:

— Почему вы отстраняете меня, капитан?

— Монсеньор Турнье уже сказал вам это, доктор, еще до начала работы… Разве вы не помните? Ваши палеографические знания были необходимы, чтобы разобраться в знаках на теле эфиопа, но это только малая часть текущего расследования, охвата которого вы даже не можете себе представить. Я ничего не могу рассказать вам, доктор, но, хоть я и сожалею, вам придется оставить это исследование и вернуться к своей обычной работе, постаравшись забыть то, что произошло за последние двадцать дней.