– Что ж, для избрания твоего отца нам всем нужно постараться. А как твой второй день?

– Интересный, – сказал я. – Работаю над одним делом по убийству. А еще, мне кажется, я нашел себе квартиру.

– Я по-прежнему не понимаю, зачем тебе квартира, – сердито проговорила мама.

– Мам, ты единственный в мире человек, для которого разговор о моей квартире интересней разговора об убийстве.

– Мне кажется, ты увиливаешь от ответа, – напомнила мама.

Я со вздохом поднял руку и принялся загибать пальцы:

– Во-первых, затем, что добираться каждый день из Потомак-Фоллс до Вашингтона – удовольствие не из приятных, и ты это знаешь. Во-вторых, потому, что мне двадцать семь и уже как-то неприлично жить с родителями. В-третьих, мне надоедает выступать средством наглядной агитации для политических амбиций моего папочки. И с каждым днем все больше.

– Крис, это нечестно.

– Брось, мам. Он ведь и сегодня устроит то же самое. А я больше не пятилетний малыш, которым можно козырять на слушаниях в конгрессе для сбора пожертвований на хаденов. Господи боже, я же теперь федеральный агент. Выставлять меня напоказ уже даже противозаконно. – Я почувствовал острую боль, когда действие обезболивающих совсем закончилось, и невольно приложил руку к щеке.

Мама заметила это.

– Твой коренной зуб, – сказала она.

– Вернее, его отсутствие. – Да, смешно хвататься механической рукой за механическую челюсть. – Пойду-ка проверю, как я там, – сказал я и направился в свою комнату.

– Ты ведь не собираешься перевозить тело, когда переедешь? – с отчетливой тревогой в голосе спросила мама.

– Прямо сейчас – нет, – чуть повернувшись, чтобы посмотреть на нее, ответил я. – Посмотрим, как работает связь. Сегодня я не заметил лагов. А пока их нет, нет и причины перевозить тело.

– Хорошо, – по-прежнему с сомнением выговорила мама.

Я подошел к ней и обнял:

– Не волнуйся, мам. Это все мелочи. У меня тут запасной трил, я буду заглядывать. Очень часто. Ты даже и не заметишь, что я переехал.

Она улыбнулась и потрепала мою щеку:

– Вообще-то, я бы должна отругать тебя за такой покровительственный тон, но сегодня, так уж и быть, стерплю. Иди проверь себя, только не слишком долго. Отец хочет, чтобы ты появился до того, как все сядут за стол.

– Еще бы он не хотел, – буркнул я и пожал мамину руку, прежде чем уйти.

Мой новый ночной медбрат Джерри Ригс читал какую-то книгу в твердом переплете. Когда я вошел, он махнул мне рукой:

– Крис, как дела?

– По правде говоря, боль немного беспокоит.

– Пролежень?

– Вырванный зуб.

– Ясно, – сказал Крис, отложил книгу и подошел к моей «колыбели».

Мое тело было перевернуто на левый бок, потому что на правом бедре образовался очередной пролежень. Джерри начал рыться в тумбочке рядом с кроватью.

– Ага, тут тайленол с кофеином, – сказал он. – Твой дантист оставил для тебя.

– Сегодня вечером я должен быть в форме. Нет ничего опаснее для званого ужина с политиками, чем ошалевший трил.

– Ладно, – кивнул Джерри. – Посмотрим, что у нас еще есть.

Я подошел к своему телу… то есть к себе. Выглядел я как обычно – просто спящий человек. Тело было опрятным и чистым, что не всегда обязательно для хаденов. Некоторые даже не утруждались стричь волосы, потому что, положа руку на сердце, какой в этом смысл? Однако моя мама придерживалась противоположной точки зрения на этот счет. И, становясь старше, я с ней согласился.

Разумеется, чистоплотность касалась не только волос – все обстояло гораздо сложнее, так как тело, со всеми его отверстиями и системами жизнедеятельности, необходимо было снабдить необходимыми трубками, мешками и катетерами. Мама беспокоилась о моем переезде не только потому, что скучала бы по мне. Она боялась, что, зажив самостоятельно, я в конце концов начну целыми днями валяться в собственном дерьме. Я же считал ее опасения совершенно напрасными.

Я наклонился, чтобы рассмотреть свой пролежень. Как и говорила сиделка, это был отвратительный красный рубец на бедре. Коснувшись его, я почувствовал глухую боль и в то же время ощутил, как к нему тянется рука моего трила.

Сильно закружилась голова, как бывает только у хаденов от ощущения, что вы присутствуете в двух местах одновременно. Оно гораздо заметнее, когда ваш трил и ваше тело находятся в одном помещении в одно и то же время. Для этого даже существует специальный технический термин – полипроприоцепция. Люди, которые обычно имеют только одно тело, не приспособлены для этого. Такая ситуация без преувеличения меняет ваш мозг. Даже на МРТ видна разница между мозгом обычного человека и мозгом хадена.

Головокружение начинается, когда ваш мозг вспоминает, что не должен получать сигналы от двух тел одновременно. Самый простой способ избавиться от этой напасти, когда она случается, – это посмотреть на что-нибудь еще.

Я отвернулся и сфокусировал взгляд на «еще одном себе» в комнате – моем предыдущем триле, который был у меня основным до того, как я обзавелся 660-м. Это был «Камен зефир», сидящий сейчас в индукционном зарядном кресле. Очень хорошая модель. Тело цвета слоновой кости с голубыми и серыми прорисовками на конечностях. Я учился и получал диплом в Джорджтауне, и тогда это казалось мне настоящим шиком. Мой нынешний трил тоже был цвета слоновой кости, но гораздо более сдержанного матового оттенка, с едва различимыми красноватыми полосками на руках и ногах. В голову вдруг пришла смутная мысль о том, что я предал свою альма-матер.

– Ага! – объявил Джерри и показал пузырек. – Лидокаин. На пару часов должен помочь. Ужин продержишься, а потом я закачаю в тебя особо мощный ибупрофен. В общем, пока восприятие переключено в основном на трил, все будет хорошо.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Интересно, что ты не всегда полностью переключаешься на трил, – отмеряя лидокаин, заметил Джерри.

– Мне не нравится, когда я совсем не чувствую своего тела. Без этой связи я какой-то потерянный, неприкаянный, что ли. Неживой.

– Понимаю, – кивнул Джерри. – Далеко не все так поступают. Моя прошлая клиентка всегда целиком переключалась на трил. Не любила чувствовать, что происходит с ее телом. Черт, да она вообще не хотела признавать, что у нее есть тело. Думаю, считала его неудобным. А тело, будто в отместку, сыграло с ней злую шутку.

– Как это? – спросил я.

– У нее случился сердечный приступ, а она этого даже не заметила, пока на трил не поступил сигнал об угрозе жизни. Ну, мы начали ее спасать, а она из своего трила звонит этим своим противным голосом и говорит, что, мол, мы должны поставить ее на ноги, потому что в три часа у нее сеанс с ее мозгоправом, который она ну никак не может пропустить.