— А по-русски, маслопуп? Слабо сказать, чтоб тебя люди поняли? — заметил ему третий помощник капитана.

— А я нэ з тобой балакаю, — тут же отшил Тумба. — Я Панаса пытаю.

— Меня? — спросил третий механик Углов, держа в руках своих черепашек. — Чому цивильный мир терпит пиратов? Так цэ ж просто! Ось ты, напрыклад, цивилизованный чэ ни?

— Ну, цивильный, — принужденно ответил Тумба, уже поджидая подвох. — А шо?

— А то, что ты даже свою бабу предал! — вмешался электромеханик. — Так что ж ты хочешь от других? На хрен мы кому нужны?

Тут послышался громкий, как выстрел, шум воды, спускаемой в туалете, и оттуда, подтягивая трусы, вышел габаритный боцман, у которого на судне было две клички — Дракон и Шкура. Оправдывая их, он грубо оттолкнул всех, собравшихся у иллюминатора.

— Брысь звидсыль!

— Подышать-то дай людям, — сказал ему третий помощник.

— За подышать платить трэба. Сигареты маешь?

— Я не курю.

— А нэ куриш, так нэ дышы! — отрезал Дракон и лег на свое место под иллюминатором.

Между тем ниже этажом повариха Настя и дневальная Оксана, выходя из своей каюты, наткнулись на неожиданное препятствие: охранник-сомалиец остановил Оксану.

— No, you stay!

Оксана и Настя стали, как могли, объяснять:

— Мы повара! Cook! Breakfast! Завтрак готовить! Понимаешь? To kitchen!

Но сомалиец пинал их автоматом и говорил Насте:

— You cook! — А Оксане: — You stay!

— Мы вместе, понимаешь? Together! To kitchen!

Сомалиец, вспылив, передернул затвор автомата и приказал Насте:

— Go! Kitchen!

Настя вынужденно оставила Оксану.

Сомалиец запер Оксану в каюте, а сам с автоматом на изготовку повел Настю на камбуз.

Оксана, оставшись в крохотной каюте, прислушалась, затем достала из-под подушки маленькую, величиной с ладонь, иконку с Николаем Угодником, поставила ее на тумбочку, принайтованную у откидной койки, опустилась перед Николаем на колени и стала молиться. Но длилось это недолго — в двери послышался поворот ключа, и в каюту вошел Махмуд. Тут же заперев каюту изнутри, он с широкой улыбкой на черном, как сапог, лице шагнул к Оксане.

— White lady, I want you, — сказал он и протянул ей свою черно-розовую ладонь. На этой ладони ярко блестел золотой браслет с какими-то драгоценными камушками — пиратская наверняка добыча.

— ПАПА-А-А!!! — истошно завопила Оксана. — ПАПА-А!!!

— Quiet! Тихо! Cool down! — испугался Махмуд.

Но Оксана, изо всех сил обняв принайтованную к полу тумбочку, продолжала без остановки орать в полный голос:

— ПАПА-ААА! ПА-ПААА!..

Этот крик разнесся по судну, и в каюте пленных моряков кто-то решительно встал на ноги… А на верхней палубе Лысый Раис, потрошивший в море только что зарезанную и ошкуренную козу (отчего у борта судна собралась туча акул), тоже повернулся на этот крик… А в ходовой рубке сомалийцы-охранники понимающе усмехнулись… А в штурманском отсеке капитан, переглянувшись со старпомом, бросился из отсека в ходовую рубку и включил ревун, который корабли включают, когда идут сквозь густой туман.

Низкий прерывистый рев заполнил «Антей» и полетел над заливом.

Напуганные этим ревом сомалийцы-охранники заполошно вскочили с автоматами в руках.

А Оксана, сидя на корточках и обнимая принайтованную тумбочку, продолжала истошно орать «Папа! Папа!».

Махмуд, оглушенный ревуном, выскочил, матерясь, из каюты, взлетел по трапу наверх и ворвался в ходовую рубку.

Там ему открылось странное зрелище. Капитан Казин стоял у штурвала, жал рычаг ревуна, а вокруг него — с автоматами наперевес — торчали очумелые и ничего не понимающие охранники.

— Stop! Стоп! — закричал Махмуд.

Капитан отпустил рычаг, ревун замолк.

— What are you doing? — налетел на него Махмуд.

— Я не могу больше ждать! — И Казин показал на фрегат Евросоюза, стоявший неподалеку. — Какого хрена они спят?! Они должны начать переговоры о выкупе! У меня инсулина в обрез! Ага, видишь, проснулись!

Действительно, через разбитый иллюминатор ходовой рубки было видно, как на фрегате забегали матросы. И тут же по радио раздался голос радиста фрегата:

— «Антей»! «Антей»! Что у вас случилось? Прием!

Капитан взял микрофон.

— Фрегат Евросоюза! Ничего не случилось. В этом и беда! Сколько мы будем здесь торчать? Пора начинать переговоры о выкупе. Прием!

24

Сойдя с автобуса и зайдя во двор своего дома, заваленного снегом и сугробами, Ольга, оскальзываясь на наледях, шла к подъезду и вдруг увидела свою мать, которая прогуливалась тут с боксером на поводке.

Ольга остановилась.

— Привет! — сказала мать, подходя.

Ольга выжидающе промолчала, но мать не обратила на это внимания.

— Ты когда в Москву?

— Прямо сейчас… А что?

Мать протянула ей какой-то конверт:

— Держи.

— Что это?

— Держи, не бойся! — И мать буквально всунула конверт ей в руки. — Здесь полторы штуки, зелеными.

— За что? — удивилась Ольга.

— Не за что, а на билеты. Я смотрела телевизор. Тебе нужно лететь к этим сволочам, спасать отца. — И мать, отвернувшись, дернула боксера за поводок. — Пойдем, Ротшильд!

Ольга, остолбенев от изумления, смотрела им вслед.

Но тут, скатившись на санках со снежной горки, к ней подбежала конопатая шестилетняя Катя.

— Тетя Оля, а когда мой папа приедет?

25

Лысый Раис притащил на камбуз ведро с кусками ошкуренной и выпотрошенной козы, переложил эти куски в кастрюлю, засыпал рисом из мешка с маркировкой «UNHCR» и поставил на огонь рядом с кастрюлями, в которых Настя варила макароны для экипажа «Антея».

И почти сразу после Раиса на камбуз пришла Оксана, еще вся взвинченная и красная после инцидента.

— Махмуд? — негромко спросила Настя.

— Ну да. Еле отбилась. Козел! — ответила Оксана и кивнула на Раиса: — А этот чё тут делает?

— Для своих готуе. Махмуд заборонив своим наше исты, шоб мы их не потравили.

— И слава Богу! Еще этих козлов кормить!

Полчаса спустя, в сопровождении двух вооруженных автоматами сомалийцев, Высокого Сахиба и Толстого Закира, Настя и Оксана с тяжелым эмалированным ведром и холщовой торбой в руках вошли в каюту старшего помощника. Там пленные моряки, полуголые от жары, уже ждали их с алюминиевыми мисками и градом вопросов: