Суд продолжался четыре дня. Пеньковский в попытке спасти жизнь признался, что передавал секреты американцам и британцам. Среди причин его измены обвинение называло «моральную деградацию», а один из свидетелей подтвердил это, сказав, что видел, как Пеньковский потягивал вино из женской туфли во время ночной попойки{96}.

17 мая появилось официальное сообщение, что Пеньковский казнен, и поползли слухи о подробностях его смерти. Советская пресса объявила, что приговор приведен в исполнение путем расстрела, но, по слухам, Пеньковский был заживо сожжен в крематории, а устрашающий эпизод засняли на пленку, как предупреждение офицерам ГРУ, которые могли когда-нибудь в будущем строить планы сотрудничества с Западом{97}.

Гревилл Винн на суде также признал себя виновным и был приговорен к восьми годам тюрьмы. В 1964 г. его обменяли на Гордона Лонсдэйла, советского разведчика, осужденного в Великобритании.

Подобно бесшумному взрыву, захват, суд и казнь Пеньковского вызвали в кругах американской, британской и советской разведок волну шока, неуверенности, взаимных обвинений и мести. В то время как в СССР реформировали ГРУ, британцы и американцы, одолеваемые сомнениями, пытались найти ответ на вопрос: когда и как Пеньковский попал под разработку КГБ{98}. Если Пеньковский был под контролем КГБ в декабре 1961 г. или январе 1962 г., означало ли это, что КГБ уже контролировал информацию, которую поставлял Пеньковский? Если это так, то когда он начал давать информацию, переработанную КГБ, чтобы ввести в заблуждение американских и британских аналитиков? И если на то пошло, можно ли было вообще доверять тому, что он тогда сообщал?

Материал, длительное время изучаемый политическими аналитиками, был восстановлен и тщательно исследован повторно. В окончательном заключении говорилось, что СССР не использовал Пеньковского в игре против американцев и британцев. Однако остался без ответа вопрос, почему КГБ продолжал сохранять его доступ к секретам, если Пеньковский попал под подозрение уже в декабре 1961 г.

В последующие несколько лет дело Пеньковского превратилось внутри ЦРУ в целое расследование, где каждый оперативный аспект был проанализирован в попытке определить, что же пошло не так, как надо.

Деятельность Пеньковского принесла огромное количество информации. В течение полутора лет он передал более ста фотокассет «Минокс» по 50 снимков в каждой. Более чем 140 часов записи его бесед в Лондоне и в Париже легли в основу приблизительно 1200 страниц расшифровок стенограмм и стопок рукописных страниц.

Пеньковский помог установить по фотографиям сотни офицеров – сотрудников ГРУ и КГБ, а также обеспечил руководителям западных разведок представление о руководстве СССР постсталинской эпохи самого высокого уровня. Фактически он снабдил ЦРУ и МИ-6 таким количеством информации, что пришлось создать специальные подразделения для обработки этих сведений, чьи отчеты насчитывали порядка 10 000 страниц{99}.

ЦРУ и MИ-6 находились под большим впечатлением от осведомленности Пеньковского и огромного количества материалов на фотокассетах. Он появился в опасный период, когда напряженность в отношениях и угроза ядерной войны между Советским Союзом и Западом были наивысшими. К этому добавлялось отсутствие уверенности каждой из сторон в намерениях и возможностях другой.

Была все еще свежа в памяти неудавшаяся попытка СССР изолировать в течение 1948–1949 гг. британский, французский и американские секторы Берлина путем блокирования транспортных путей. В это время Соединенные Штаты были застигнуты врасплох советскими техническими, военными и политическими достижениями, пик которых пришелся на конец 1950-х. В 1957 г. СССР запустил спутник, 1 мая 1960 г. сбил американский разведывательный самолет, а в 1961 г. была построена Берлинская стена. Доступ американской разведки к планам и намерениям Кремля был столь ограниченным, что текст известной речи Никиты Хрущева, осудившего Сталина на ХХ съезде КПСС в 1956 г., попал в ЦРУ через третьи руки – от израильского источника, работавшего за «железным занавесом»{100}.

К концу 1950-х «зацикленность» Хрущева на Соединенных Штатах достигла опасной точки. Впервые его настороженность по поводу планов США подогрел доклад КГБ в 1960 г., ложно приписывающий Пентагону намерение «как можно скорее начать войну против Советского Союза». Причем сообщение это появилось на фоне неудавшейся попытки свергнуть Кастро в 1961 г. Потом, в 1962 г., два не соответствующих действительности сообщения ГРУ предупреждали советское руководство о неизбежности первого ядерного удара по СССР со стороны США{101}.

«У нас ракеты делают, как сосиски, ракета за ракетой сходят с конвейера», – хвастался Хрущев{102}.

Назначение Пеньковского в Госкомитет по координации научно-исследовательских работ дало ему доступ к высшим военным кругам. Он, в свою очередь, обеспечил Запад наглядным представлением как о мощи Советского Союза, так и о воинственной позиции Хрущева. «Хрущев размахивает дубинкой, чтобы увидеть реакцию. Если реакция негативная, он это прекращает», – говорил Пеньковский своим кураторам в парижском гостиничном номере в 1961 г.{103}

Сообщения Пеньковского демонстрировали администрации Кеннеди лживость и хвастовство советского лидера. Разведывательные данные Пеньковского вместе с другими сведениями разведки повлияли на пересмотр потенциала советского ракетного производства, представленного в США в отчете «Оценки национальной разведки»{104}.

Пеньковский показал также реальные опасности дипломатии, которая ведется без независимой и своевременной разведки. Поскольку назревал кубинский ракетный кризис, советский посол Анатолий Добрынин использовал как обратную связь генерального прокурора Роберта Кеннеди, а также Эдлая Стивенсона и других представителей Белого дома. Добрынин стремился убедить президента Кеннеди только в оборонительных целях размещения советских ракет на Кубе, которые имели ограниченный радиус действия и не являлись наступательными{105}. Подобные фальшивые заверения шли также через Роберта Кеннеди по обратным каналам от полковника советской разведки Георгия Большакова, работавшего под прикрытием ТАСС{106}.