— По крайней мере, с этим чемоданом вы не убежите, и я не останусь без слуги.

Даниэль приподняла чемодан и с силой бросила его на пол.

— Вы правы, лорд Линтон: теперь уж я действительно никуда не убегу.

— Не убежите? Серьезно?

— Даю слово де Сан-Варенн, милорд!

— В таком случае, мой маленький друг, наше путешествие окажется куда приятнее, чем можно было ожидать.

Линтон театрально поклонился своей спутнице, и они вышли из номера. Граф, как и приличествовало хозяину, торжественно шествовал впереди, не обращая никакого внимания на тащившуюся за ним и сгибавшуюся под непосильной ношей маленькую фигурку.

В холле месье Тримбел отвесил лорду нижайший, чуть ли не до пола, поклон. Гостиничные счета были аккуратно оплачены важным постояльцем, а щедрые чаевые распределены между слугами. Словом, все были довольны и готовы в дальнейшем усердно служить милорду Линтону, несмотря на некоторые его причуды.

Хозяин гостиницы украдкой бросил взгляд на невысокого щуплого слугу, следовавшего за своим хозяином с огромным чемоданом на плече. Вымытый и приодетый, этот «уличный мальчишка» теперь выглядел вполне прилично. Но Тримбел отнюдь не забыл предательского удара деревянным башмаком по колену. И когда граф, повернувшись, направился к дверям, хозяин гостиницы не удержался от искушения подставить бывшему оборванцу подножку.

Даниэль, самоотверженно боровшейся с тяжеленным чемоданом, было не до Тримбела, его челяди и даже не до графа Линтона. Все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы не уронить свою ношу. Естественно, она не заметила вытянутой ноги Тримбела и, зацепившись за нее, грохнулась вместе с чемоданом на вымощенный каменными плитами пол холла. Девушка тотчас же вскочила, как будто твердый камень послужил для нее лишь трамплином, и набросилась на хозяина, дав волю столь долго сдерживаемой ярости. Острыми когтями она вцепилась в багровую от пьянства физиономию Тримбела, с наслаждением погрузила носок сапога в его толстый, выпиравший под одеждой живот, а затем ухитрилась несколько раз пребольно ударить каблуком сапожка по жирным, в кожаных бриджах, ляжкам хозяина гостиницы. Все это сопровождалось самой изощренной площадной бранью, громогласным выражением сомнения в мужской полноценности месье Тримбела и в его умственных способностях вообще. Досталось и его родителям. Особенно — по материнской линии…

Услышав за спиной шум и крики, уже взявшийся было за ручку двери Линтон резко обернулся. Не понимая, что заставило его «слугу» вести себя столь агрессивно по отношению к хозяину гостиницы, граф поступил так, как считал единственно правильным. Он схватил Даниэль одной рукой за воротничок костюма, а другой — за бриджи на мягком месте девушки и оттащил ее от взбешенного Тримбела.

— Он… он подставил мне подножку! — визжала Даниэль, барахтаясь в сильных руках графа. — Нарочно!

— Послушай, маленький оборвыш, — с почти нескрываемым раздражением процедил сквозь зубы Линтон, продолжая держать Даниэль за воротничок и бриджи, — меня абсолютно не интересует, что сделал этот человек. Ступай и положи чемодан в экипаж!

Граф отпустил девушку, а затем вытолкал ее за дверь. Погрозив пальцем месье Тримбелу, Линтон вышел вслед за Даниэль на улицу, опять схватил девушку, на этот раз за обмотанный вокруг шеи шарф, и потащил через двор к воротам. Там их уже ждала карета. Здесь «слуга его светлости» вновь почувствовал широкую ладонь графа на интимной задней части своего тела. Он легко поднял девушку и, подержав секунду в столь пикантной позе на вытянутой руке, довольно бесцеремонно бросил на заднее сиденье экипажа. Чемодан же собственноручно водрузил наверх. Затем дал пространные инструкции вознице и форейтору. Только после этого граф Линтон опустился на мягкое кожаное сиденье напротив «слуги» и захлопнул дверцу.

— Какого черта вы затеяли весь этот скандал, дикая кошка? — гневно прошептал он. — Вы и так выглядите слишком подозрительно, чтобы еще к тому же на каждом шагу привлекать к себе внимание!

Между тем Даниэль старалась унять не только душевную боль от нанесенного ей оскорбления, но и чисто физическую: чуть пониже колена образовался огромный синяк. В обоих случаях проверенным и надежным лекарством оказался поток нецензурной брани, не замедливший излиться из очаровательных уст девушки. При этом в нелестных выражениях упоминался не только «мерзавец Тримбел». Попало хозяевам вообще любых существующих в мире заведений и земельных угодий.

Раздражение Линтона постепенно начинало уступать место врожденному чувству юмора. Граф уже с улыбкой думал о том, что он позволил ворваться в свою спокойную, размеренную жизнь настоящему взбалмошному дьяволенку, позволил созданию, сидевшему перед ним, перевернуть ее вверх дном. Куда делось присущее ему чувство самосохранения, когда он позволил себе вмешаться в уличную драку и избавить грязного оборванца от, вероятно, вполне заслуженного им наказания? Однако эти мысли не мешали его светлости сохранять достаточно язвительное отношение к своей странной спутнице, продолжавшей бормотать себе под нос какие-то ругательства.

Карета подпрыгивала на ухабах, раскачивалась из стороны в сторону и оглушительно гремела колесами по вымощенной булыжником мостовой. Нельзя сказать, что виной тому были плохие рессоры. Экипаж графа ничем не отличался от таких же наемных карет. Тем не менее, учитывая плачевное состояние мостовых и дорог, экипаж не мог оградить пассажиров от тряски и неприятных толчков. Линтон, скоро примирившийся с подобным дискомфортом, пристегнулся специальным ремнем к сиденью и вытянул далеко вперед свои длинные ноги. Даниэль же с сожалением вспоминала те времена, когда, утопая в мягких подушках, ездила в роскошных каретах, плывших по улицам, как по спокойной поверхности моря. Сегодняшнее путешествие она могла сравнить разве что с поездкой на телеге, груженной сеном, или бегом в сброшенных только накануне деревянных башмаках.

И все же вскоре любопытный взор юной девушки привлек медленно проплывавший за окном кареты Париж. Она жадно смотрела на пейзаж почти незнакомого ей города. Прежние впечатления Даниэль ограничивались лишь детскими воспоминаниями о нескольких днях, проведенных в «столице мира» по пути в Англию. Тогда она тоже ехала к бабушке и дедушке. Второе знакомство с Парижем произошло совсем недавно: девушка, переодетая беспризорником, бродила по тесным улочкам его окраин в поисках корки хлеба, зарабатывала на жизнь подметанием пола в разных лавчонках или бегала, выполняя чьи-нибудь мелкие поручения. Теперь же Даниэль представилась возможность вдоволь налюбоваться прекрасным городом. И смотреть на него уже не безразличными глазами голодного оборванца, а пытливым взором путешественника из окна вполне приличной кареты…

Они миновали многолюдную, полную неприятных запахов часть города и выехали на окраину. В этих хотя и бедных кварталах воздух был значительно чище. А потому дышалось гораздо легче. За окнами кареты мелькнули Северные ворота. Начался пригород. Здесь пришлось сбавить скорость, ибо впереди медленно тащился фургон какого-то фермера. Должно быть, он, как обычно по утрам, распродал с грехом пополам на городском базаре свой нехитрый товар и теперь не спеша возвращался домой.