слишком совпадали, однако ж Габриель настаивал, что сам выберет им наряды.

— Я уже потеряла шесть килограммов, — сетовала графиня, — так что корсет мне больше не нужен. И я вполне могу влезть в эти смешные детские платья, какие ты для меня выбираешь. Ты одеваешь меня как ребенка, Габриель.

— Я люблю детей, дорогая, — отвечал виконт. — И юношеский покрой тебе к лицу… ты выглядишь… как бы это выразиться… моложе.

Однажды виконт устроил так, что отправился за покупками в дом моды Ланвен[3] с одной только Рене. Он пришел в восторг, когда тамошняя приказчица предположила, что девочка его дочь, и постарался соответствовать этому впечатлению. Рене действовало на нервы, что оба обращаются с ней как с ребенком и не дают себе труда поинтересоваться ее собственным мнением. Они выбрали для нее несколько платьев в пастельных тонах и одно темно-синее. Рене примеряла их перед зеркалом, а эти двое вертели ее точно куклу, пока у нее не закружилась голова. Под конец приказчица принесла итальянскую соломенную шляпу и кружевные панталоны с розовыми бантиками — отнюдь не во вкусе Рене.

— Это сейчас модно? — скептически осведомился виконт.

— О да, господин виконт, — уверила девушка. — Очень модно. У нас этот стиль называется «за мной, юноша».

Габриель нахмурился:

— А если я не желаю, чтобы юноши ходили следом за моей дочерью?

Приказчица заговорщицки улыбнулась и погрозила пальчиком:

— Такая прелестная девочка, как она, господин виконт. Боюсь, у вас не будет выбора.

— Вот тут вы ошибаетесь, мадемуазель, — ответил виконт. — Пожалуй, панталоны мы не возьмем.

2

Наутро Габриель за завтраком объявил, что на весь день уезжает с Рене в Версаль.

— Не поехать ли и мне с вами, — сказала графиня, которая отчаянно старалась лишить виконта всякой возможности побыть наедине с ее дочерью. — Такой чудесный день для прогулки за город.

— Ах, боюсь, вы забыли, дорогая, — сказал Габриель. — У вас нынче примерка платьев.

— Ничего страшного, перенесу на другой день, — ответила графиня.

— Вряд ли это возможно, — возразил виконт. — Если вы пропустите сегодняшнюю примерку, они не успеют дошить платья до нашего отъезда. Но для меня это прекрасный случай показать моей будущей дочери парижские достопримечательности. Думаю, нам пора. — Он встал из-за стола. — Идем, котенок, возьмем ради такой оказии «рено».

В радостном предвкушении целого дня наедине с дядей Рене быстро встала и подошла на прощание поцеловать отца. Она избегала смотреть на мать, чья обида ощутимо витала в воздухе.

Граф, по обыкновению, читал за завтраком газету — он перенял такую привычку у англичан — и оставил разговор без внимания, как все больше оставлял без внимания домашние происшествия вообще, особенно после переезда в Париж. После дьявольской сделки, заключенной с младшим братом, граф словно бы полностью отрекся от роли главы семьи и совсем отдалился от жены и дочери. Несколько раз в неделю он ужинал в своем клубе, часто с братом, и тогда графиня ужинала у себя в будуаре, а Рене и мисс Хейз — вдвоем в столовой. Граф возвращался под утро, пропахший коньяком и сигарами, дешевыми духами подружек и тяжелым русским одеколоном, который неизменно предпочитал всем прочим. Рене всегда просыпалась от этих утренних запахов на лестнице, радуясь, что ее любимый папà уже дома.

— До свидания, папà, — сказала она сейчас, целуя его. — Ты слышал? Я еду кататься с дядей Габриелем!

— Да-да, конечно, — сказал граф, отрываясь от газеты с привычно рассеянным видом. — Превосходная идея.

Стоял чудесный день в конце бабьего лета — синее небо, облака мягкие, пухлые, чистейшей белизны. Рене впервые ехала по Парижу в автомобиле и была очарована красотой города. Когда они ехали по Елисейским Полям к площади Этуаль, она напевала дяде популярную в то время песенку про девушку Каролину и ее новые лакированные башмачки.

Пение племянницы привело виконта в прекрасное настроение.

— Ты счастлива, мой цветочек? — спросил он, когда они проезжали мимо Триумфальной арки.

— Очень, дядюшка, — ответила Рене.

— Тебе не слишком скучно в «Двадцать девятом»?

— Да нет, не слишком. Но мне недостает Ла-Борна. Недостает слуг и сельского пейзажа. А в особенности моих животных.

— Надо подыскать тебе подружек, с которыми можно играть здесь в Париже.

— Подружек, чтобы играть? — фыркнула Рене. — Подружки меня не интересуют. И игры тоже. Я предпочитаю общество стариков. Они не такие нудные.

Виконт рассмеялся:

— По-твоему, я очень старый?

— Вовсе нет. По-моему, вы намного моложе, чем папà и его друзья.

— Спасибо. Милый комплимент, — сказал дядя Габриель. — А скажи-ка, малышка, как ты думаешь, твои родители здесь счастливы?

— Мамà скучает. Хотя она всегда скучает. Ей нечем заняться. Она могла бы найти себе дело, если бы интересовалась благотворительностью или помощью бедным. Но бедняки приводят ее в уныние. А у папà на уме только лошади да друзья. Нет, едва ли они здесь очень счастливы.

— Да, вот и я тоже так думаю, — согласился виконт. — Но ты, малышка, держишься дома так тихо, молчишь все время. Почему ты никогда не участвуешь в разговоре, не высказываешь свое мнение?

— Потому что никто его не спрашивает. В том числе и вы, дядюшка. Вы никогда не спрашиваете меня ни о чем, разве только люблю ли я вас и нахожу ли симпатичным.

Виконт от души расхохотался:

— Да, что правда, то правда. Видишь ли, у меня есть обо всем свое мнение, а чужое меня никогда особенно не интересовало.

— Скажи я, что думаю на самом деле, вы бы меня отшлепали, — сказала Рене.

Он опять рассмеялся.

— Наверно, так и есть! Ты боишься меня, малышка?

— Нет, с какой стати?

— Ну, я ведь мог бы тебя отшлепать, и вообще, все меня побаиваются.

— Но не я, — смело ответила Рене. — Я вас не боюсь.

Виконт обнял племянницу за плечи, притянул поближе к себе.

— Вот за это я тебя люблю. — Он поцеловал ее в уголок рта, по обыкновению лишь слегка коснувшись ее губ.

Оба долго молчали, сердце Рене билось учащенно, как всегда в непосредственной близости от дядюшки. «Интересно, он чувствует, как бьется мое сердце?» — думала она.

— Ты, наверно, проголодалась, — наконец сказал Габриель. — В Версале мы пообедаем в «Резервуаре». Шикарное заведение.

Виконт остановил «рено» близ ресторана, а когда они вышли из автомобиля, пригладил волосы Рене, подтянул чулочки и расправил платье.

— Так-то лучше, — сказал он, удовлетворенно глядя на нее.

— Вы обращаетесь со мной как с ребенком, дядюшка.

— Ты и есть ребенок, лягушоночек.

Виконт, казалось, знал в ресторане поголовно всех, и пока они шли за метрдотелем к столику, здоровался с друзьями и