Так живут люди и звери. В страхе, в покорности. Повстанцы не участвуют в этих бесчинствах. Они находят себе оправдание в сопротивлении, не взирая на неотвратимую гибель и ненависть противника: лишь так можно жить и умереть, не склонив головы. Очень скоро они начинают ненавидеть тех, чьи права защищают. Топор бьет малодушных, калечит детей, чтоб другим было неповадно. Повстанцев подпитывает рабство, в котором они удерживают своих братьев. Их счастье — быть битыми, но на коне.

Дворец губернатора стоит на холме. Правительство метрополии назначило губернатора управлять Энаменасом, чтобы смягчить реакционный порыв офицеров и непримиримость повстанцев. Народ его любит: по утрам его приемная полна женщин и детей; сменившиеся из караула солдаты шумно умываются. В начале войны повстанцы не хотели его убивать, потом они поняли, что бойня — в их интересах; в самом деле, те из деятелей метрополии, кто осуждал бесполезность и дикость войны, нуждались в резне, чтоб показать свой гнев и изменить общественное мнение. Повстанцы жаждали иметь врага жестокого и неуклюжего — они решили убить губернатора. Но тот, мечтательно и прямо сидя на сиденье своего джипа, положив голую руку на лобовое стекло, опущенное ветром, колесил по разоренному острову, гладил покрытые коростой затылки детей, едва сдерживаясь, чтобы не поцеловать их облепленные мошками глаза, их гниющие уши, целым и невредимым пересекал леса и ущелья. В ущелье он приказывает притормозить, его взгляд приковали скалы и уступы, испещренные синими щелями, оттуда вылетают пепельно — серые голуби. Солдаты эскорта стреляют в них, как стреляли они журавлей на берегах озер — за это взводные и послали их в карантин; раненые голуби переворачиваются в воздухе и падают замертво на раскаленную гальку по берегу потока, мешающего в мутных струях стебли бамбука и обрывки лиан. Крики солдат и выстрелы отдаются эхом по всему ущелью, звуки высвечивают мрак… Губернатор не осмеливается осуждать их:

— Тихо, парни, тихо; разбудите зверей — они нас порвут.

Солдаты утихли, раздвинули колени, сжали ими горячие стволы винтовок; уснули, свесив головы. Грузовики месят грязь между скал, по которым струятся ручьи, грязь брызжет из-под колес на ягодицы солдат, привалившихся к бортам. Солдаты просыпаются, дрожа, вода хлещет по брезенту. Дальше дорога идет под палящим солнцем, сталь, жесть, зеркала блестят и обжигают пальцы. Солдаты поглаживают медальоны и цепочки с крестильными крестиками на распахнутой груди, подносят их к губам, прохлада золота и серебра заставляет вздрогнуть. Пот стекает на ресницы… Эмилиана, молодая жена губернатора, купается в море с Сержем, своим пасынком; сочащиеся водой складки купальника блестят, когда она выходит на берег; летним полднем она слоняется по коридорам, верандам, оранжереям, пальмовые листья касаются ее приоткрытых грудей… Солдаты во сне вспоминают объятья и ласки, вытягивают губы и ладони, сжимают между колен стволы винтовок. Вечером в борделе они разносят комнаты и истязают на волосяных матрасах полумертвых проституток — рот полон спермы, горло сдавлено спазмом; пьяные, с горящими животами и чреслами, они возвращаются в лагерь. Ночью, во тьме, они блюют вдоль палисада у берега быстрой реки на белые цветы кактусов, раскрытые в ночь; заросли наполнены звуками рвоты и стуком прикладов, волочащихся по гальке. Но дальше, в зоне военных действий стихают шумы и рвота, пояса расслабляются, бедра не вздрагивают от беглых прикосновений, щекота свежей листвы, ленивой жгучей ласки высоких трав, скользящих по ткани военной формы.

У губернатора двое детей от первой жены: Серж и Фабиана; их родная мать умерла после долгой болезни, вцепившись рукой в расшитое покрывало. Фабиана играет с куклой под тамариском. Серж встает с кровати, на лице — шрам от клюва баклана, заправляет член в шорты, моет руки, приглаживает волосы, растрепавшиеся о подушку. Он спускается с чердака, бежит по парку к скале, поднимает ветви. Фабиана сидит на земле, раздвинув ноги, платье задрано на бедра, кукла опрокинута на колено; она сжимает пальцами свои маленькие груди.

Серж заливисто смеется:

— У тебя тоже пятно на шортах.

Губернатор, зарывшись с головой в простыни, старается сдержать дрожь, охватившую все его тело; он вскакивает, идет, плетеные сандалии скользят по мрамору крыльца; дети сдерживают дыхание:

— Выходите, мама умерла.

Они выскакивают из-под ветвей тамариска, прижимаются к ногам губернатора. Ночью Серж залезает в постель к Фабиане, всем телом наваливается на сестру, кровь приливает к шраму на его лице:

— Люби меня, мамуля, люби меня. Луна пялится на мой живот, в твоей груди вскипает молоко.

Губернатор снова женится; Фабиана невзлюбила молодую мачеху. Она дрожит, увидев как Эмилиана склоняет голову на губернаторово плечо. В брачную ночь Фабиана и Серж провожают молодых до порога спальни.

— А теперь оставьте нас и идите спать.

Молодая женщина целует их в лоб. Дверь захлопывается; перед ней, расставив ноги, встает часовой. Дети долго стоят, прижавшись друг к другу, мальчик резко вскидывает голову, чтобы сдержать слезы, девочка обнимает его и плачет под сочувственным взглядом солдата. Приходят женщины, дети послушно следуют за ними в спальни, в ванны. Мало — помалу Серж соглашается целовать молодую женщину; потом он начинает искать ее общества, Фабиана упрекает его за это, но Серж:

— Отстань, соплячка.

Небо за окном потемнело, листья и ветви колышет холодный бриз, птицы камнем кидаются вниз, кричат в кронах деревьев, гоняются друг за другом между колонн, натыкаясь на пилястры из песчаника. Эмилиана и Серж сидят на постели мальчика.

— Я думаю о тебе, когда пишу и рисую, когда запускаю руку в шорты. Я хочу тебя, я хочу тебя.

Но увидев, что она сидит неподвижно, остановившись взглядом на приоткрытых ставнях, лишь руки слегка подрагивают:

— Прости, мы все расскажем отцу.

И он ласкает эти руки, не зная, что он — причина их волненья. Теперь он сможет смотреть ей прямо в глаза, любить ее не так сокровенно, даже не помышляя повалить ее на кровать. Близость блаженства смиряет, обезоруживает его. Дождь бьет по стеклам, дырявит землю, гонит купальщиков с моря.

— О Серж, я тоже тебя хочу. По вечерам, когда твоя рука вздымает пену в ванне, я, сидя в салоне, вся дрожу, я вижу, как вода стекает по твоему животу, обнимает бедра, как целлулоидная уточка плавает вокруг твоего члена.

Он тащится за ней в коридор, потом в галерею, он ощущает на своих ногах прохладу дождя, льющего рядом с ними. Эмилиана идет вперед, не оборачиваясь. В игровой у веранды солдаты режутся в пинг — понг: стук шариков, окрики игроков, блеск их коленей и кулаков, пронзающих дождь, проникают к Сержу очищенными — особенно вопли, с их первобытным эхом — дождь смягчает их, и они кажутся криками детей. Сержу кажется, что он обречен жить без женской любви. Эмилиана прижимается бедрами и набухшими грудями к мокрому песчанику пилястры; Серж гладит себя по груди, ощущая зуд в сосках — словно от мороза; платье Эмилианы натянулось на бедрах и обвисло между грудей; один из солдат остановил игру, удерживая шарик между ладонью и ракеткой, он смотрит на Эмилиану, ткань шортов внизу живота набухает и трепещет: