Все было видно, как при свете дня.

Звонким пением взорвались рога.

На центральный балкон вышел король, рядом с ним появилась королева. Их окружали принцы и принцессы крови и самые высокородные дворяне.

Откуда-то из мрака ночи, со стороны холма раздался лай приближающейся собачьей своры. Двое псарей, появившихся из-за темной ограды Оленьего двора, вошли на освещенное факелами место.

Они несли невероятных размеров отвратительный сочившийся кровью сверток из свежесодранной шкуры оленя с кишками и потрохами обоих убитых животных. Вслед за тем появились доезжачие[14]в красных ливреях со сворой голодных собак, которой они управляли с помощью длинных кнутов.

Им навстречу по пандусу спустился Филипп дю Плесси-Бельер, державший в руках шест с копытом лани. У маркиза было время, чтобы сменить свой охотничий костюм на алый мундир, полы которого украшали сорок позолоченных горизонтальных петлиц, а карманы — отделка из двадцати вертикальных петлиц. Его сапоги были из желтой кожи с алыми каблуками и такими же алыми шпорами.

— У главного ловчего ноги такие же стройные, как у короля, — заметил кто-то рядом с Анжеликой.

— Зато походка лишена грации Его Величества. Филипп дю Плес-си всегда марширует.

— Не будем забывать, что он и есть маршал.

Маркиз дю Плесси внимательно следил за королем, стоявшим на балконе. Когда государь подал знак своим шестом, Филипп передал шест следовавшему за ним пажу, а сам подошел к слугам и полными пригоршнями зачерпнул кровавую липкую массу. Его роскошная шелковая одежда, отделанная кружевами и позументами, сразу забрызгалась кровью. Но красавец дворянин с бесстрастным выражением лица отнес оленьи потроха на середину двора и положил их там перед собаками, тявканье и лай которых стали еще громче, то и дело срываясь на хриплый вой. Доезжачие удерживали собак кнутами, беспрестанно командуя:

— Назад! Назад!

Наконец король подал знак и свора была спущена. Псы с жадностью набросились на еду, щелкая грозными челюстями и сверкая острыми зубами. Было видно, что собаки, которых кормили только свежим мясом, в тот миг превратились в настоящих хищников. Тому, кто управлял ими, требовались качества настоящего укротителя диких зверей. Филипп подошел совсем близко к ревущей стае. В руках у него не было ничего, кроме тонкого хлыста. Время от времени, как бы между прочим, он небрежно хлестал им гончих, готовых затеять ссору и перегрызть друг другу глотки. И укрощенные собаки мгновенно отступали, не переставая, правда, глухо рычать. Смелость и хладнокровие главного распорядителя волчьей охоты, стоявшего в роскошных окровавленных одеждах посреди двора, его пренебрежительно вздернутый подбородок, белокурые волосы, кружева, кольца — все это добавляло дикому и жестокому спектаклю странное, но магнетическое обаяние.

Анжелика, испытывая одновременно отвращение и страстный восторг, не могла отвести глаз. Окружающие столь же завороженно следили за жестоким зрелищем.

— Черт возьми! — проворчал кто-то гортанным голосом. — Посмотришь на него, так кажется, что он способен только грызть конфеты да расточать комплименты. Но в жизни я не встречал охотника, осмеливавшегося так близко подойти к собакам, которые делят добычу. Ведь не боится, что они нападут на него.

— Вы абсолютно правы, месье, — согласился маркиз де Рокелор, стоявший на том же балконе. — Когда вы ближе познакомитесь с жизнью королевского двора, то не раз услышите, что наш главный распорядитель волчьей охоты — один из самых странных персонажей во всей разношерстой компании.

— Охотно верю вам, месье, — ответил Бернар д'Андижос.

Тулузец, любезно поклонившись собеседнику, оказался лицом к лицу с Анжеликой. В живом свете факелов они узнали друг друга.

На ее губах промелькнула печальная улыбка.

— Tu quoque Brutus[15], — прошептала она.

— Значит, это и в самом деле вы, мадам, — срывающимся голосом пробормотал Андижос. — Там, в лесу, я не поверил собственным глазам. Вы? Здесь, при дворе… ВЫ, мадам?

— Как и вы, месье Андижос.

Он хотел что-то сказать, быть может, возразить, но промолчал. Их взгляды вновь вернулись к Оленьему двору, куда уже доставили туши двух загнанных животных. Раздавался сухой хруст костей. В каком-то варварском танце доезжачие кружились вокруг своры, щелкали кнутами и кричали:

— Улюлю!.. Улюлю! Улюлю!

— Люди сражаются, — прошептал Андижос, — ранят друг друга, убивают… их словно пожирает огонь… мятеж делается привычкой… вы уже не в силах погасить пожар… но в какой-то миг вы вдруг понимаете, что больше не знаете, откуда взялась ваша ненависть, за что вы сражаетесь… И в этот миг появился король!

Шесть лет беспощадных боев и безнадежных сражений отравили горечью по-детски жизнерадостную душу южанина. Шесть лет разбойничьей жизни, существование, как у загнанной дичи, которую преследуют по пятам и гонят по сухим землям юга Франции, по землям, на которых пролитая кровь слишком быстро высыхает и становится черной.

Мятежников отбросили к песчаным дюнам Ланд, загнали в пески, к самому морю, и когда у них уже не осталось надежды, появился непобедимый молодой король и великодушно призвал их: «Дети мои!»

— Это великий король, — твердо сказал Андижос. — И ему не зазорно служить.

— Золотые слова, дорогой друг, — согласился подошедший к ним граф де Лозен.

Он положил одну руку на плечо Анжелики, а другую — на плечо Андижоса, просунул между ними свою веселую физиономию, с которой не сходило проказливое выражение.

— Узнаете меня? Я Антонэн Номпар де Комон де Пегилен де Лозен.

— Как не узнать? — буркнул Андижос. — Все наши первые глупости мы делали вместе. Мы много накуролесили. В последний раз, когда мы виделись…

— Да… К-хе! К-хе! — раскашлялся Пегилен. — Если мне не изменяет память, то мы, все трое, были в Лувре…

— И вы скрестили шпаги с Месье, братом короля…

— Который пытался убить присутствующую здесь даму.

— С помощью своего дорогого друга, шевалье де Лоррена.

— Меня подвиги привели в Бастилию, — сказал де Лозен.

— А меня поставили вне закона.

— Анжелика, ангел мой, а что случилось с вами после того памятного вечера?

Они оба вопросительно посмотрели на молодую женщину, но та молчала.

Маркиз д'Андижос понимающе вздохнул.

— Вот уж не думал, что мы снова встретимся, да еще при таких обстоятельствах.