— Не лучше ли встретиться вот так, чем не встретиться вовсе? — заметил неунывающий Пегилен. — Колесо судьбы продолжает вертеться. Месье стоит всего в нескольких шагах от нас, по-прежнему нежно сжимая руку своего фаворита, но зато и мы живы… сдается мне, даже неплохо устроились. Мир прошлому, как мудро заметил сегодня Его Величество. И осторожность, друзья мои! Давайте постараемся, чтобы наша компания не привлекла взгляд хозяина этого дома, который везде склонен видеть заговор и крамолу. Осторожность и еще раз осторожность! Я вас люблю, но вынужден вас покинуть…

Приложив палец к губам, как слуга из комедии, Пегилен стал пробираться от своих старых знакомых на другой конец балкона.

На брусчатке Оленьего двора остались лишь полностью обглоданные остовы оленей. Псарь насадил на вилы кишки убитых на охоте зверей и повел за собой собак:

— Ату! Ату, взять!

Он умело направлял их к псарне.

Рога пропели конец церемонии раздела добычи и сыграли отбой.

Балконы опустели.

У входа в освещенные залы приглашенных встречал неисправимый Пегилен де Лозен. Он кривлялся, подражая ярмарочным зазывалам:

— Возрадуемся, дамы и господа. Сегодня вы присутствовали на самом потрясающем спектакле, который можно увидеть в наши дни: мессир маркиз дю Плесси-Бельер с его номером «великий укротитель». Вы вздрагивали, господа. Вы дрожали, дамы. Вы желали стать волчицами, чтобы, покоренными, припасть к его прекрасным рукам. Теперь хищники насытились, боги удовлетворены. И ничего не осталось от того оленя, который еще утром издавал победный клич в лесной чаще. Проходите, дамы и господа. Будем танцевать!

НО танцы не начинались, так как королевские музыканты, двадцать четыре скрипача, еще не прибыли из дворца Сен-Жермен. Вокруг большой гостиной на первом этаже разгуливали бравые парни с широченной грудью, которые дули в трубы. Этот духовой оркестр военных трубачей должен был возбудить аппетит гостей. Офицеры королевского рта распорядились внести бесчисленные тончайшие серебряные блюда, наполненные всевозможными лакомствами, благовониями, фруктами. На четырех больших столах, покрытых камчатными скатертями, уже стояли подносы. Некоторые из них были накрыты золотыми или серебряными с позолотой куполообразными крышками, а другие возвышались на небольших металлических жаровнях с углями. Один вид роскошных кушаний притягивал жадные взгляды: куропатки в желе, фазаны по-македонски, жаркое из козленка, голуби по-кардинальски, рис с ветчиной в горшочках. В центре каждого стола на огромных блюдах красовались горы фруктов, вокруг стояли многоярусные фруктовницы, заполненные фигами и ломтиками дыни.

Анжелика, профессиональным взором окинув эти гастрономические изыски, насчитала восемь антре[16], перемежавшихся с разнообразным жарким и салатами. Она была поражена красотой столового белья, ароматизированного мушмуловой водой, искусно сложенными салфетками самых причудливых форм. А ведь пока это лишь «простая», легкая закуска!

За столом сидели только королевская чета, Мадам и Месье. Принц Конде, перекинув полотенце через плечо, вознамерился во что бы то ни стало прислуживать королевской семье, чем вывел из себя герцога Бульонского, главного камергера, ответственного за эту процедуру. Но он не осмелился слишком явно выказывать свое недовольство высокородному принцу.

За исключением этого инцидента, все веселились от души. Подняв крышки, гости обнаружили четыре кабаньи головы, огромные и черные, которые плавали в подливе из зеленых трюфелей и испускали божественный запах. Нашлись здесь и тетерева с красными и голубыми перьями, зайцы, начиненные укропными шариками, и столько супов, что их невозможно было все попробовать. К ужину подавали отлично подобранные молодые, но достаточно крепкие красные вина, их разносили охлажденными в глиняных кувшинах, куда затем погружали раскаленный металлический прут.

Анжелика поела жареных перепелов и салатов, которые настоятельно рекомендовал ей маркиз Лавальер, выпила стакан малинового вина. Маркиз предлагал еще и росолис, сладкий крепкий ликер, прозванный «ликером игривости». Но когда маленький паж поднес два бокала к окну, у которого они стояли и перешучивались, Анжелика ускользнула от своего кавалера.

Как только любопытство и гурманство были удовлетворены, Анжелика вспомнила о мадемуазель де Паражонк, сидевшей на каменной тумбе в ночном болотном тумане. Анжелика решила похитить для своей старой подруги какой-нибудь деликатес с королевского стола; что она весьма ловко и проделала. Спрятав в широких складках платья хлебец, обсыпанный сладким миндалем, и две отменные груши, маркиза выскользнула из дворца. Стоило ей сделать несколько шагов по улице, как она тут же наткнулась на Флипо. Он нес хозяйке накидку — тяжелый атласный плащ, отделанный бархатом, который Анжелика оставила в карете Филониды.

— Откуда ты взялся? Неужели карету починили?

— Как бы не так! Эту развалюху уже не поправить. Когда подступила ночь, мы с кучером вышли на дорогу и попросились на телегу к бочарам, которые ехали в Версаль.

— Ты видел мадемуазель де Паражонк?

— Она там, — мальчишка махнул рукой куда-то в сторону крохотных огоньков, мерцавших в темноте. — Она разговаривала с одной из ваших парижских подружек, я слышал, как та предложила отвезти ее в город в фиакре.

— Вот и хорошо. Бедная Филонида! Нужно будет подарить ей новый экипаж.

Чтобы удостовериться, что все в порядке, Анжелика попросила Флипо провести ее через невообразимое скопление экипажей, лошадей и портшезов до места, где парнишка приметил мадемуазель де Паражонк. Она заметила Филониду уже издали и в «одной парижской подружке» узнала мадам Скаррон — достойную, но бедную вдову, которая частенько появлялась при дворе как скромная просительница, надеясь получить в один прекрасный день небольшую пенсию или какую-нибудь должность, которая помогла бы ей выкарабкаться из денежных затруднений.

Обе дамы уже садились в переполненную общественную карету, занятую в основном мелким людом, в большинстве своем тоже просителями. После целого дня, проведенного в Версале, все они возвращались в город несолоно хлебавши: король объявил, что сегодня не будет рассматривать прошений. Завтра, после мессы.

Некоторые из них остались до следующего дня, устроившись на ночлег в углу двора или на конюшне. Другие возвращались в Париж, чтобы наутро, с зарей, сесть в Булонском лесу на лодку, потом идти сквозь густой лес и в конце концов стоять с прошением в руках в королевской прихожей.

Когда Анжелика добралась до экипажа, тот уже тронулся, и она не успела проститься со своими подругами. Две дамы отправлялись в столицу под впечатлением от дня, проведенного при дворе, где они знали всех, хотя их не знал никто. Их можно было назвать деятельными пчелами, которые кружат вокруг царственного улья и собирают мед слухов, узнавая о любом пустячном случае, происшедшем во дворце. Они знали королевский двор лучше, чем иные дамы, допущенные ко двору благодаря знатному происхождению, но пока не имевшие достаточного опыта и не посвященные в тайны сложнейшего этикета, а значит, не понимавшие, какие выгоды дает та или иная должность, кому покровительствует король или влиятельные лица.