Бабушка выбрала момент, когда все Токива вновь собрались в ее палате, и пришла в себя. Первыми ее словами за трое суток были:

– А что это вы тут делаете? – Она произнесла это так четко и ясно, что все успокоились: бабушка окончательно вернулась к жизни.

– Бабуля, ты вернулась с того света? – беспечно брякнул Мамору, а бабушка ответила с серьезным видом:

– Никакого того света нет. А где Кюсаку? Опять по девкам пошел?

Бабушка пыталась отыскать в больничной палате своего мужа, который умер пятнадцать лет назад. Мамору покрутил головой и рассмеялся, обращаясь к Андзю:

– Все-таки она побывала на том свете.

– Мама, отец уже давно лежит в могиле. Опомнись, пожалуйста, – зашептал Сигэру на ухо бабушке, пытаясь вразумить ее.

Сначала она не соглашалась, повторяя:

– В какой такой могиле? – но затем лицо ее посветлело, она будто внезапно вспомнила о чем-то хорошем и добавила: – Значит, теперь я свободна.

Никто из присутствующих не понял, что она имела в виду.

Однако пятиминутная остановка сердца не обошлась для бабушки без последствий. Сначала никто этого не заметил, обманувшись ее четкой и ясной речью. Возвращаясь из краткого путешествия по тому свету, бабушка частично потеряла память и заблудилась в лабиринте времени.

События прошлого и позапрошлого года стерлись из ее памяти, а события двадцатилетней давности и довоенного детства так ярко высветились в ее сознании, будто случились вчера. Границы между прошлым и настоящим размылись, тот свет соединился с этим, и давно умершие внезапно воскресли. Бабушка забыла о смерти своего мужа Кюсаку. Сейчас, как и пятнадцать лет назад, она жила вместе с ним. В ее сознании муж, как всегда, непрестанно ходил по девкам, хотя все члены семьи, как один, убеждали ее в том, что дедушка умер. Бабушке это не нравилось. Говорить про живого человека как про мертвеца – дурно. Чем упорнее семья пыталась развеять заблуждение бабушки, тем больше она отдалялась от всех. Только Каору был исключением. Бабушка выбрала его своим единственным собеседником. Каору не пытался убить тех, кто жил в бабушкином сознании, а молча слушал ее истории. Бабушке нужен был слушатель, непредвзятый и прозрачный.

Каору на самом деле был прозрачным и непредвзятым. Бабушка забыла, что Каору взяли в дом Токива приемным сыном. В бабушкином сознании, где прошлое, когда был жив ее муж, непосредственно соединялось с Настоящим, существовали Мамору и Андзю. К тому же Мамору – мальчишка, которому еще не было и десяти, и Андзю, которой следовало ходить в детсад, неожиданно выросли и обращались с ней как с выжившей из ума старухой, с чем бабушка никак не могла согласиться. А Каору не присутствовал в бабушкиной памяти даже в качестве младенца. У нее не было третьего внука по имени Каору Токива.

Когда бабушку выписали из больницы домой, ее галлюцинации усилились, а рассказы стали совсем бессвязными. Сигэру это приводило в полное замешательство, и он поручил жене все заботы о своей матери. Амико также тяготилась бабушкиной беспомощностью и занималась исключительно тем, что распределяла обязанности между горничными и медсестрой. Мамору только подшучивал над старушкой, чтобы развеять скуку; Андзю гуляла с ней, угощала ее печеньем и сладостями, которые пекла сама, но при этом все время приговаривала: «Бабушка, ну приди в себя!», чего та терпеть не могла. Только ее третьему, несуществующему внуку удавалось общаться с ней, не испытывая никакой неловкости от бабушкиного восприятия времени. В ее глазах Каору становился то старшим сыном господина Отомо, тридцать лет назад жившего поблизости, то сыном ее старой подруги по женской школе, то одноклассником Сигэру.

Разговор с умершими… Этим умением Каору обладал с детства. Он любил одиноко играть в безлюдном парке, потому что вызывал отца и мать с того света к «стене плача» рядом с горкой и тоннелем. Когда бабушка звала умерших из далекого прошлого к себе в чайную комнату, в настоящее, Каору не испытывал никакого неудобства.

Однажды бабушка сказала, смотря на свое отражение в зеркале:

– Ох, что случилось. Какая я стала старая, дряхлая. Больше не смогу и показаться ему. – Она потрогала обвисшую кожу на щеках и подбородке и, вздыхая, куда подевалась девушка, которая была здесь вчера, стала накладывать косметику. Выбелила лицо, как гейша, накрасила губы ярко-красной помадой, а потом и забыла, что решила накраситься, бросила все и стала смотреть на далеких, видимых только ей призраков.

Ночью из бабушкиной комнаты слышались стоны. Весь день ее окружали прекрасные тени прошлого, но по мере наступления вечера она начинала жаловаться, а когда сгущались сумерки, жалобы превращались в проклятья. Клубившиеся в ее памяти злость и ненависть мешали ей спокойно уснуть.

Бабушкины проклятья в основном были адресованы мужчинам.

– Глупые мужики… Им все одно, лишь бы выпить, подраться да швырять деньгами. Их политика – это пирушки и банкеты, война – азартные игры, а коммерция – драки. Они рубятся без устали, а если что-то идет не так, как им хочется, спускают всех собак на женщин. Ну а когда у них вообще перестает что-нибудь клеиться, они заставляют женщин улаживать их дела и утирать им сопли. Вот она, мужская гордость! Вот она, сила! Только благодаря женщинам сохраняется мир и поддерживается власть. Склонили бы головы перед бабами! Надо бы им хорошенько понять, что будет, если женщина даст волю своему недовольству. В любой бабе есть кровавый источник Он копит в себе недовольство десять, двадцать лет, а потом закипает. Приходит конец терпению, и кровавый источник с пеной вырывается наружу. И тогда никто не может остановить его. Мужики бледнеют, власть шатается, страну трясет.

Каору молча слушал это похожее на пророчество бормотание.

В каждой женщине есть кровавый источник. Если это правда, значит, его прабабка Чио-Чио-сан перед смертью дала ему вырваться наружу. Но и Нами, родная мать Куродо, и Наоми, его приемная мать, умерли, так и не дав волю своему кровавому источнику. Да и родная мать Каору Кирико тоже не сделала ничего такого, чтобы он забурлил в ней.

Однажды бабушка позвала Каору:

– Сигэру!

Она пригласила его к себе в комнату и спросила:

– Что ты хочешь сделать с домом Токива?

Он хотел было сказать, что он – Каору, а не Сигэру, но какой смысл называть имя несуществующего внука? И он ответил, превратившись в Сигэру:

– Жить только ради зарабатывания денег неправильно.

Услышала ли бабушка его слова, непонятно. Она сидела, утопая в подушках дивана, и сверлила взглядом пространство.

– Я хотел бы жить только ради одной женщины.

Каору было интересно, что скажет бабушка, и он произнес эти слова из любопытства. Бабушка пристально посмотрела Каору в глаза, и вдруг выражение ее лица изменилось, будто она что-то вспомнила. На мгновение казалось, что в ней появилась увлеченность юной девушки.