Господи, да что ж это она?! Разве можно так думать?! Можно и нужно. Эта Мария Кирсанова никому из родственников покойного художника Эдуарда Листова не нужна. Никому. Она здесь лишняя.

— Нелли Робертовна?

— Миша? Ты как? Отпустили?

— Кто бы мог подумать, что это та самая девица, а? Ведь, если начнут копать, то…

— Что «то»?

— Могут подумать, что я нарочно.

— Как это нарочно? Миша?!

— Да так. По вашей просьбе. Так что вы уж меня поддержите.

— Поддержать в чем?

— Да во всем. Ладно, после об этом. Вы домой-то поедите?

— Домой?

— Она все равно спит.

— Знаешь, я не хотела бы оставлять Марусю без присмотра.

— Оно понятно…

— Что тебе понятно?

— Понятно, что вы хотите быть рядом. Когда очнется. Очки надо с самого начала зарабатывать.

— Да что ты говоришь! Как смеешь!

— Не смею, понятно. Только всем известно, как вас Эдуард Олегович при разводе обобрал. А по закону-то, будь вы неразведенной вдовой…

— Замолчи! Я, пожалуй, поеду домой. Поговорю с Олимпиадой Серафимовной, с Верой. Кто-то из них должен меня подменить в больнице.

— Вы хотите, чтобы Олимпиада Серафимовна сидела у больничной койки? — чуть не рассмеялся Миша. — Я вообще удивляюсь, что она этим летом поселилась у нас на даче. Видно, решила посмотреть, как вторая жена себя чувствует, лишившись всех прав. Олимпиада Серафимовна теперь, по крайней мере, мать законного наследника. А вы кто?

— И теперь все будут указывать мне на мое место. Даже шофер, — сухо заметила Нелли Робертовна.

— Извините. Просто смешно очень. Как только Эдуард Олегович скончался, так тут же заявилась и его первая жена, и первая жена его сына.

— Кстати, именно на Веру я в первую очередь и рассчитываю.

— Это вы зря, — кажется, Миша все-таки тихонько хихикнул. — Наша княгиня Вера Федоровна ухаживает за больной! Ничего смешнее не слышал!

— Поехали, — сказала Нелли Робертовна еще суше. Раньше Миша себе таких замечаний не позволял. Не хватало еще, чтобы прислуга вышла из-под контроля!

Впрочем, он в чем-то прав. Обе рафинированные дамы, и Олимпиада Серафимовна, и Вера Федоровна, не любят чужие болезни и тем более не выносят вида крови. Но когда речь идет о таком огромном наследстве, можно и преодолеть брезгливость. И много чего еще можно преодолеть.

Э. Листов. «Летний вечер на даче». Холст, масло

Тихая, теплая погода, пасмурно, но не душно, пахнет пылью, чуть прибитой коротким летним дождем, мокрой листвой, цветами; на веранде в ожидании вечернего чая все, кто гостит в загородном доме Листовых. Первая жена покойного художника Эдуарда Листова Олимпиада Серафимовна сидит в плетеном кресле, ее сын Георгий так же в кресле, делает вид, что читает газету. Его первая жена Вера Федоровна нервно покусывает губы. Вторая жена Георгия Эдуардовича Листова Наталья Александровна раздраженно допрашивает своего сына, тоже Георгия. Друг семьи, искусствовед Эраст Валентинович Веригин о чем-то негромко разговаривает с племянницей Нелли Робертовны Настей. Сама Нелли Робертовна стоит у стола, явно нервничает и ждет ответа на только что заданный вопрос.

Вера Федоровна:

— Я не совсем понимаю, почему мы должны принимать такое участие в этой девушке. И вообще: как получилось, что она оказалась под колесами вашей машины, ма шер Нелли?

Нелли Робертовна:

— Несчастный случай. У Маруси разрезали сумочку, украли все деньги и документы, она заметалась и неожиданно для всех выскочила вдруг на дорогу. А тут наша машина. Мы с Мишей очень торопились ее перехватить, Марусю. Типичный несчастный случай, слава Богу, что с девочкой все в полном порядке. Она поправляется.

Наталья Александровна:

— А, может, случай-то счастливый? То есть, не до конца счастливый. Конечно, если бы Миша знал, что это та самая девица, он не стал бы так резко тормозить. По вполне понятным нам всем причинам. Или еще не всем?

Настя:

— Наталья Александровна! Как вы можете!

Георгий-младший:

— Я готов поехать в больницу.

Олимпиада Серафимовна (негромко):

— Иногда мне кажется, что произошла какая-то чудовищная путаница. Мой старший внук Эдуард может быть только сыном Натальи, в свою очередь, Егорушка мог родиться только у Веры Федоровны.

Нелли Робертовна:

— Никакой путаницы нет, у них ведь один отец.

Георгий Эдуардович:

— По-моему, наследственность здесь ни при чем Это все издержки воспитания. Ты что, Нелли, хочешь сказать, будто это я виноват в том, что выросли такие сыновья?

Нэлли Робертовна:

— В данный момент я ничего не хочу сказать и не хочу выяснять отношений. Я задала вопрос: кто готов попеременно со мной дежурить в больнице возле Марусиной койки? И я жду ответа.

Георгий-младший:

— Я же сказал, что могу поехать. Все равно у меня каникулы, делать нечего…

Наталья Александровна:

— Это тебе нечего. Все остальные как-то устраиваются. Поехал бы, как все ваши студенты, в летний лагерь, этим, как там его, вожатым. Все равно слоняешься целый день без дела с книжкой. Хоть месяц не маячил бы перед моими глазами. И детей бы вблизи увидел, пообщался бы с ними, как педагог, хоть раз в жизни. Как работать-то собираешься? Тебе остался учебы один год, а потом надо как-то определяться.

Вера Федоровна:

— Если Егорушка учится на филфаке, это еще не значит, что он будет педагогом. Скорее, поступит в аспирантуру, потом защитит кандидатскую диссертацию, потом докторскую. Зачем же работать? Ни для кого не секрет, что состояние, оставленное Эдуардом Олеговичем, огромно. Ведь так, Георгий Эдуардович?

Олимпиада Серафимовна:

— Никак не могу, Верочка, привыкнуть к твоей манере называть Жорочку по имени-отчеству.

Вера Федоровна:

— Это естественно. Мы же с ним давно в разводе. А, следовательно, чужие люди.

Наталья Александровна:

— Мы тоже в разводе, но я не собираюсь церемониться с Жорой. Я девятнадцать лет делила с ним постель.

Олимпиада Серафимовна:

— А ты, Наталья, вообще ни с кем не церемонишься. И вообще: зачем надо непременно отправлять мальчика в лагеря?

Вера Федоровна:

— В лагеря! Фи! Олимпиада Серафимовна! В лагеря! Это выражение напоминает мне те давние года, когда мои предки, князья и настоящие аристократы…