Пока обуваюсь, слышу, как мачеха смачно прицокивает и отвечает своему отцу:

— Да что? Из грязи в князи. Быстро зазвездилась наша королевишна. Под мужиком своим побывала, думает, что пиздюшкой ума набралась. Старших можно не слушать. Ну-ну…

Хватаюсь за ручку и оборачиваюсь, когда из комнаты папа выходит.

— Люд, ну что ты так… — все, что он бубнит мне в защиту.

— Ой, Степ… Я же не со зла. Только добра ей хочу…

Не дослушав, вырываюсь из этого котлована. Лифт ждать даже не пробую. Заливаясь слезами, сбегаю на первый этаж по лестнице. Торможу, не доходя до поста консьержа.

Все! Не буду больше терпеть такое отношение. Не буду!

Отныне лишь с собой считаться стану. Свои чувства беречь. Не других.

Ноги моей в этом доме не будет! Договор с Рейнером закончится, быстрее на улицу пойду, чем к ним.

— Виктор, вы можете отвезти меня в хорошую парикмахерскую? — спрашиваю, едва захлопнув дверь автомобиля. — Вы знаете хорошие?

— Салон, что ли? — вяло отзывается водитель и, поднимая глаза к зеркалу заднего вида, скользит по мне равнодушным взглядом. — Найдем.

Не люблю экспериментировать со своим внешним видом. Все годы принимала то, что дала природа, как должное. Никогда и мыслей не было что-то менять или, не дай Бог, как говорила моя школьная подружка, полировать и добавлять лоска. Подобные стремления мне чужды. Я из-за своей внешности и без того настрадалась. Всегда чуть ли не клеймом эта красота была.

У салона красоты с яркой вывеской «Etereo» на миг теряю решительность. Пробираясь в прохладное помещение, чувствую себя неуклюжей замухрышкой. Кажется, что вскинувшая на меня взгляд администратор, прогонит прочь, словно дворняжку.

Однако она улыбается, и я, вновь набираясь решительности, подхожу к стойке.

— Добрый день! Чем могу помочь?

— Добрый день! Я нуждаюсь в услугах парикмахера.

— Какая именно услуга вас интересует?

— Окрашивание волос. И стрижка тоже, наверное…

— Сейчас? Или на какой-то определенный день?

— Сейчас.

— Хорошо, — девушка опускает взгляд к монитору компьютера и довольно быстро с той же улыбкой информирует: — Отлично. Есть мастер, готовый вас принять. Пройдемте со мной в зал.

Три часа спустя возвращаюсь домой жгучей брюнеткой. Тетя Света за сердце хватается, когда в кухню вхожу.

— Матерь Божья! Ну и напугала меня, Натка. Не узнать тебя! Думаю, что еще за цыля?!

Ася и вовсе с открытым ртом замирает.

— А шо… — тетя Света с подбором слов теряется. — Шо это вообще за перемены, я не понимаю? Зачем? Шо ты натворила?

— Вот захотелось.

— Угу, — произносит та скептически, упирая кулаки в бока. — Сомневаюсь, шо Андрею Николаевичу эти перемены по душе придутся, — откровенно, но вместе с тем взволнованно. — Батьку… Ну, черная же… Нет, не совсем плохо. Не плачь.

— Я не плачу.

Наоборот, улыбаюсь. Мне как-то смешно от такой реакции. Представляю, что Рейнер скажет, и смеюсь.

— Непривычно-то как… Аська, чего застыла, етить твою мать?! Тесто само себя не раскатает! Андрей Николаевич вернется злой и голодный, я ему тебя скормлю!

— Да ему, вроде как, без меня есть, кого сожрать, — фыркает Ася, продолжая коситься в мою сторону. — Представляю… Сейчас закончу и голодной спать пойду. Ну, его на фиг. Еще попаду под горячую руку… Куклу испортили…

— Ты сейчас мне под горячую руку попадешь. Как тресну — в голове загудит! Штрудлями займись, баламутка проклятая!

Схватив из вазы яблоко, молча покидаю кухню и сразу же поднимаюсь в спальню. Эмоции настолько вымотали, никаких сил не осталось… Ложусь на кровать и, прижимая плод к груди, проваливаюсь в забытье, полное тревожных фантазий.

Просыпаюсь, когда в комнате уже темно. Странно, что Ася не звала на ужин. Впрочем, голода все еще не ощущаю. Бреду в ванную, чтобы умыться, и, взглянув в зеркало, сама своего отражения шугаюсь. Аж за сердце хватаюсь.

Чтобы не видеть себя, склоняюсь, как могу, низко к раковине. Плещу холодной водой в лицо. Рот ополаскиваю. Прижимаю к векам ледяные пальцы. Целенаправленно выравниваю дыхание.

Все будет хорошо.

Вот только, приведя себя в порядок, вернуться в спальню не успеваю. Дверь открывается, и в ванную входит Рейнер. Останавливается напротив, с сердитым прищуром меня разглядывает.

— Зачем ты это сделала?

Не кричит, как ожидала. Но очевидно, что понять не может. Да и привыкнуть ко мне такой сложно, знаю. Будто не я вообще…

— Зачем? — повторяет с нажимом.

Хочу выдать нечто такое злое и дерзкое, но вместо этого вдруг начинаю плакать. Резко срываюсь, сразу с надрывом.

И сама к нему бросаюсь. Подскакивая на носочки, в грудь влетаю.

— Обними… Обними… — кричу, не в силах скрыть боль и отчаяние. Я ими захлебываюсь. — Обними…

И он обнимает. Будто неуверенно, что вовсе не похоже на Рейнера. Должно быть, я в горячечном бреду додумываю.

Ощущая, как Андрей, наконец, крепче сжимает, рыдаю уже до икоты. Размазываю слезы по его идеальной рубашке.

— Я не Барби… Я не Барби… Не кукла… Ненавижу вас всех… И тебя… Тебя больше всех! Слышишь, Рейнер? Я тебя ненавижу, — кричу сквозь слезы и все теснее прижимаюсь, словно в душу ему влезть хочу.

В моей ведь война… Мне больно… Больно…

— Тихо. Я понял уже. Хватит.

— Я вас всех ненавижу… Хуже тебя нет… Нет! Ты грубый, наглый, отвратительный! Я тебя ненавижу, — ногтями шею скребу, как только до нее добираюсь. В кровь разорвать хочу. Как они меня! Как он! — Больше всех тебя ненавижу! Больше всех! Ты, черт возьми, слышишь?

— Слышу, — глухо и сипло отзывается.

— Никогда больше… Я не Барби! Никогда больше не смей меня так называть… Никогда… Что ты молчишь? — теряя остатки самосохранения, яростно бью его по плечам. Я воюю. С ним воюю так, словно, всю жизнь беспрекословно подчиняясь чужой воле, именно к этому готовилась. К войне с ним. — Что ты молчишь? Давай, ударь меня, уничтожь, растопчи… Давай!!! Ненавижу тебя! Ненавижу!

Скручивая мои волосы в жгут, резко дергает назад. Второй ладонью шею ловит. Сжимая, еще дальше толкает, пока взглядами не встречаемся.

Мой надрывный ор обрывается. Только подбородок поймать не могу. Дрожит. Губы одна об другую шлепают, поджать их никак не получается.

— Уймись, твою мать, — чеканит Рейнер свирепо. Крепче стискивает горло. — Иди, умойся.

А я понимаю, что не дойду. Не дойду.

Стою и тупо пялюсь на него. Что понять хочу? Что? Я разбита.

Андрей зло двигает челюстью и грубо матерится. А затем, сгребая меня в охапку, прямо в одежде заталкивает под душ.