litbaza книги онлайнРазная литератураТом 3. Жизнь в смерти - Николай Петрович Храпов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 127
Перейти на страницу:
на другие прииски, один скончался от болезни, а еще одного брата взяли, совершенно неизвестно куда.

Павел, по прибытии, получил место в бараке, но решил поселиться с Платоновым; однако, на третью же ночь надзор, с бранью, разлучил их, категорически запретив Владыкину, даже заходить в кубогрейку. Это очень удручило Павла, так как в старце он имел и отца, и доброго наставника.

Случилось, что вместе с прибытием Владыкина, усилились голод и морозы, каких не бывало, как говорили местные люди. Неокрепшие силы быстро и заметно оставляли Павла; несмотря на то, что брат Платонов ежедневно давал ему дополнительно что-либо из пропитания, Павел изнемогал телом и окончательно пал духом.

Прошедшая комиссия, по обследованию заключенных, определила ему 2-ю категорию инвалидности. По внешнему виду, он напоминал, скорее музейную мумию древних фараонов, нежели человека, особенно в сонном состоянии. Почерневшее (до землистого цвета) лицо напоминало маску, с неизменным выражением глубокой скорби. Даже глаза, глубоко ввалившиеся во впадины, светились догорающими угольками и, прикрытые во время сна веками, напоминали высохшие вишенки. Когда сгоняли их в баню, что случалось очень редко, он, к своему удивлению, мог почти охватить себя (по талии) пальцами, таких же костлявых, рук. А в сутолоке, когда случалось, что нечаянно, слегка толкали локтями такие же обнаженные товарищи — это вызывало, мучительную до слез, боль.

Горячая вода выдавалась по металлическим бляхам, только по одному тазику на человека, а поэтому вся банная процедура в холодном, едва обогретом помещении, превращалась в ужасную пытку. Банные муки дополнялись еще тем, что все их арестантские лохмотья вместе с одеялами (у кого они уцелели) час-полтора прожаривались в спецкамерах, а голые люди, корчась от холода, все это время ожидали их в тяжких томлениях.

Бывали случаи, когда некоторых обессилевших заключенных, в полусознательном состоянии, одевали товарищи и волокли в барак.

Владыкина, несмотря на крайнее изнеможение, с облегченного труда перевели в забой на земляные работы, где он, с подобными себе, от темна до темна на 40-45-градусном морозе должен был нагружать конные грабарки разрыхленным, отогретым грунтом. Обессиленные люди, несмотря на ругань и побои бригадиров и десятников, бросали все и уходили к кострам, которыми отогревали забои, чтобы отдохнуть и расправить, окоченевшие части тела.

Окутанные сизой дымкой костров, забои напоминали Владыкину тот ад, о котором ему в детстве рассказывала бабушка Катерина. В отличие от своих товарищей, он, что было силы, сколько мог копался в забое, и лишь изредка, когда лопата непроизвольно выпадала из рук, подходил к огню на несколько минут, чтобы перевести дух. Осматривая огромный котлован, он сделал про себя со вздохом заключение: «Действительно — это долина смертной тени, причем, не в сравнении, а в реальной действительности».

Вспоминал он и о тех людях, которые совсем недавно были здесь, рядом, но куда-то бесследно исчезли. Очень часто в лагере вывешивали большие списки (по 50, 80,100 и более человек), в которых извещалось, что упомянутые люди, за систематическое невыполнение норм выработки, особой комиссией обвинялись в умышленном, контрреволюционном саботаже и были расстреляны. С ужасом, среди них Павел находил фамилии, известных ему товарищей, которых он не видел больше никогда. Заключенные, проходя мимо, в страхе сторонились этих объявлений, думая о том, что завтра могут быть помещены здесь и их фамилии.

Но заметив это, администрация стала утром, на разводе, оглашать списки вслух. Вчера в их бараке, к удивлению всех, утром, при подъеме, обнаружили, что целая группа ученых людей отсутствовала, и даже постели их оставались неубранными. Кто-то вполголоса объявил, что их вызывали ночью на вахту, откуда они не возвратились.

На глазах Павла, заключенные моментально расхитили оставшиеся вещи, а из-за нескольких кусков сахара затеяли драку.

Стоя у костра, Павел ужаснулся от всех этих жутких переживаний и пошел опять в забой, чтобы в работе, хоть немного, забыться. Вдруг по забоям прокатилось как эхо:

— Гаранин! Гаранин!

Подняв голову от грунта, Павел, прежде всего, увидел, что все заключенные, как по команде, разбежались от костров к месту работы и, кто как мог, начали копошиться над грунтом.

Невдалеке от него, наверху, на краю 5-ти метрового обрыва, заложив руки за спину, в форме работника НКВД, стоял без движения тот самый Гаранин, который наводил такой ужас на заключенных. Много разных рассказов ходило среди заключенных, обитающих на Колыме, о полковнике Гаранине, и все они сводились к кровавым расправам; самый достоверный факт этого: на каком бы прииске он ни побывал — сотни людей там были расстреляны.

Павел взглянул на него, стараясь, по возможности, разглядеть черты его лица. Он увидел, что оно отражало холодное надмение и глубокое презрение к этим сотням, обреченных им на смерть людей, которые, кутаясь в арестантские лохмотья, копошились под его ногами. Угодливо увивался вокруг него прораб, из таких же заключенных, готовый выполнить любое его приказание.

При виде этого палача, сердце Владыкина пришло в тревожное волнение, предчувствуя в появлении этого начальника, что-то недоброе. Что было сил, Павел перевел взгляд свой на свинцовое небо и тихо промолвил:

— Боже мой, Боже мой, утешь меня! Смертным холодом повеяло на душу мою, при виде этого большого человека!

Набросав последние кучи грунта в короб, он остановился, опираясь на лопату, и четкая мысль из 36-го Псалма, на мгновение, озарила его душу: «Видел я нечестивца грозного, расширявшегося, подобно укоренившемуся, многоветвистому дереву; но он прошел, и вот, нет его; ищу его, и не нахожу».

Как-то невольно, Владыкин повернулся на место, где стоял Гаранин и, к своему удивлению, обнаружил, что грозного начальника там не было. Но сердце Павла не переставало волноваться, в предчувствии чего-то недоброго. Часа через два, уже перед обедом, нарядчик, подойдя к Владыкину, приказал все оставить в забое и немедленно явиться в контору лагеря. Сердце дрогнуло от этого распоряжения, и Павел медленно побрел из забоя. В конторе ему приказали: немедленно сдать все казенные вещи и явиться к проходной вахте. Отдав вещи в каптерку, он, с отцовским чемоданом в руке, решил зайти попрощаться с дорогим старичком Платоновым, но, встретившись с ним у порога кипятилки, был удивлен его скорбным тревожным взглядом.

— Что случилось, Павел? — спросил его старец, — уж не вызвали ли тебя в этап, с этими людьми? — проговорил он, указав головою на толпу, стоящую за зоной лагеря.

— Не знаю, Иван Петрович, куда и зачем, но приказали лагерные вещи сдать, что я уже и сделал, а теперь пришел попрощаться с вами. Какое-то тяжелое предчувствие томит мою душу; вы помолились бы обо мне.

Брат Платонов, полными слез глазами, поглядел на Павла, торопливо

1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 127
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?