Кстати, если хотите лучше узнать хозяина дома, обязательно суньте нос в его холодильник. Если человек приличный, у него и там будут уют и порядок. Если же личность смутная и темная, по всем полкам будут рассованы криво вспоротые консервные банки с дохлой рыбой и йогурты, превратившиеся в известняк. С другой стороны, одна женщина была влюблена в человека, у которого в холодильнике лежали только батарейки для синтезатора и упаковка воблы. Кому что…

Глядя по телевизору на жуткие жилища, которые время от времени навещает милиция, я думаю: а что, если хотя бы один день все небритые и нечесаные люди в этом доме не пили бы и не били бы друг друга табуреткой по голове, а, одолжив у соседей чистящие средства, привели бы его в порядок? Выкинули бутылки, окурки, объедки, тряпье полусгнившее, вымыли посуду и окна, открыли форточку и впустили свежий воздух? Неужели у них не отлегло бы от сердца и не захотелось чего-то другого, нового, непривычного, причесаться, например, маме позвонить, в службу спасения своей жизни? Почему людям, которые беспробудно пьют от непреходящей среднерусской тоски в своих деревенских домах, не приходит в голову забор выровнять и покрасить, дверь отремонтировать, грязь со двора убрать, цветочек посадить на видном месте? Почему до сих пор живет и побеждает анекдот про двух червяков, сидящих в куче навоза? Неужели порок неистребим, и человек, убрав свой дом, захочет нажраться опять до потери памяти, а не сходить в кино или на прогулку с ребенком? И не до винного ларька и обратно, а в парк на волю, на природу! Я думаю, тем ментам и женщинам из службы опеки надо не с постановлениями ходить по неблагополучным квартирам, а с тряпками и чистящими порошками. Бить тряпкой по голове вместо опохмела и заставлять мыть, скоблить, тереть и чистить во имя новой и счастливой жизни. Одна известная женщина как-то сказала, что, для того чтобы в доме было чисто, нужны всего-то вода и тряпка. И желание не жить в помоях. Да, ментам потом в ту квартиру каждую неделю придется возвращаться, чтобы поддерживать чистоту и надежду. Но, может, лучше эти квартиры от грязи очищать, чем от трупов? Не знаю. С одной стороны, все это наивно, конечно, а с другой – сколько пакетов с мусором я своими руками вынесла из берлог своих друзей и подруг, которые по разным причинам находились в угнетенном душевном состоянии и отказывались жить, работать и выходить на улицу. Да, ни одна уборка сама по себе не решила жизненных проблем и не вылечила разбитые сердца, но всегда надо было с чего-то начинать…

Еще один тип жилья, который вызывает у меня содрогание, но уже по другим причинам, – это мемориальные квартиры. Дом Горького, кабинет Достоевского, квартира Ермоловой, диван Пушкина, шалаш Ильича… ну ладно, шалаш не считается. Но в остальных интерьерах, пока я не прекратила эти эксперименты, мне каждый раз становилось не по себе. Нет, моя нервная система разболтана не до такой степени, что я в одном месте вижу тень писателя, а в другом слышу голос актрисы. Скорее как-то страшно неловко смотреть на чужую постель или таз для умывания, даже если их обладатели давно переместились в мир иной и с умилением наблюдают за всем этим безобразием сверху. В мою концепцию любви к великому человеку не вписывается кучка бездельников, которая с любопытством зевак – путешественников во времени таращится на коричневый кожаный диван, прямо-таки вожделея заметить пару пятен живой крови… Там, в кабинете поэта, аутентичный экспонат и зловещие завывания экскурсовода довели-таки одну девицу до натурального обморока. Я посмотрела на счастливую возню, образовавшуюся вокруг упавшего тела, и пошла прочь.

Для других людей острые ощущения – часть бизнеса. На Тайване дома, в которых произошло убийство или самоубийство, продаются почти в два раза дешевле, и государство внимательно следит, чтобы хозяева не темнили и не скрывали правду. По закону там даже тюремный срок можно схлопотать, если не признаться, что в вашем доме грохнули бабушку топором. Но пока одни тайцы боятся духов умерших и обходят стороной такую жилплощадь, другие, со стабильной психикой и жидкими доходами, напротив, так и рвутся въехать в дешевые дома «с привидениями».

У меня в памяти осталось три ярких впечатления, связанных с жилищами. Первое – это когда мои родители вопреки здравому смыслу и моим горестным причитаниям зачем-то сделали ремонт в квартире, в которую сами меня когда-то привезли из роддома. Нет, за эти годы там, конечно, пару раз освежали стены и меняли лампочки, но одно дело, когда их меняют, и вам четырнадцать, а другое – тридцать четыре. Вам любой психолог средней руки скажет, что человеку важно иметь связь с детством. Вот я и бегала за родителями, умоляя не трогать ни потрескавшуюся раковину, в которую я лила слезы после каждого неудачного свидания, ни старый дубовый паркет, по которому я глубокой ночью могла проскользнуть мимо папиной комнаты, не пискнув ни одной половицей. Нет, пожали плечами и отобрали у взрослого человека детство! Даже балконную дверь в моей спальне вынесли. А ведь я ее собственной головой разбила, навернувшись однажды со спинки кровати, по которой расхаживала, изображая сиротку-акробатку. Семья, обнаружив в тот день гору битого стекла и ребенка с кровавой царапиной во всю голову, пребывала некоторое время в немом оцепенении, потом от стресса все принялись орать на меня и друг на друга. Моя партия свелась к жалкому попискиванию, что я – девочка на шаре, но этот писк растворился в мощном бабушкином контральто, которая гудела о ребенке, который чуть не погиб, потому что никому здесь не нужен. Это шикарное русско-грузинское шоу продолжалось до позднего вечера, а теперь добрые люди взяли и выкинули на помойку практически мемориальные двери. И ведь не на что теперь будет небрежно кивнуть, распинаясь о начале большого пути…

Второе потрясение было связано с одним добрым знакомым. Мужчина был состоятелен, розовощек, ухожен, источал ароматы дорогого табака и неплохого одеколона и, зная о моем твердо дружеском к нему отношении, без задних мыслей настойчиво приглашал (с подругой, можно без) на фирменный пирог с курагой. Перспектива посмотреть на что-то, сделанное в двадцать первом веке мужчиной своими руками на кухне, интриговала отчаянно. Наконец настал день, и мы с подругой заявились смотреть на чудо. Лучше бы мы на метро покатались. Ни я, ни девушка, как ни старались, куска не могли проглотить, все время отвлекаясь на обстановку. Было такое ощущение, что квартиру никто не мыл, не чистил, не красил, не любил, не убирал, да и не нужна она была никому последние полсотни лет. Мы сидели посреди этой помойки, как две расфуфыренные вороны, мучительно соображая, как в доступных выражениях объяснить неплохому парню в хорошем костюме, что засохшие макароны на оконном стекле – это не дизайн, что локти гостей не должны прилипать к столу, а от жилья в целом должно оставаться ощущение, что в нем живет молодой человек, а не три парализованные старухи. И ведь не в бедности дело, какие-никакие доходы у молодого человека уже были, скорее это напоминало незавершенный процесс воспитания. Умываться, чистить зубы и ухаживать за собой родители его научили, а дальше или на что-то отвлеклись, или надоело, и парень так ничего и не узнал о влажной уборке и возможностях современного пылесоса. И ведь он был не одинок. Даже не знаю, жалеть или радоваться, что ни тогда, ни позже, я так и не увидела его спутницу жизни?

Третий случай связан с чистой радостью. Это был дом моей мечты, в который мне повезло попасть как-то раз на юге. Небольшое помещение – прихожая, налево кухня, направо ванная, одна комната и веранда. Отполированные солнцем и временем деревянные полы, беленые стены, немного старой мебели со скрипом, характером и вкусным запахом, стеллаж с красным вином, сундук с книгами, «почитанными» любознательными мышками, кафель на веранде и бескрайнее море до самого горизонта. Я как в сказке прожила в этом доме неделю. Босая, спускалась с утра к воде и уплывала за горизонт, здороваясь со всеми рыбами, птицами и веселыми южными облаками. После купания брала на рынке сыр, хлеб и помидоры размером с мою голову. Обедала, как библейский герой, сидя под натянутым холщовым тентом на веранде. Потом читала, писала, гуляла, пела, плясала, не знаю – жила. Вечером шла в крошечный кинотеатр, в котором каждый день, мне на радость, давали новый фильм, а ночью, под сыр и вино, сидела и слушала, как вздыхает внизу море и перекликаются невидимые существа, то ли птицы, то ли рыбы, то ли души погибших моряков. И как будто в какое-то охранное кольцо меня тогда взяли – не то что ни одна человеческая сволочь не докучала, даже ни один комар не укусил. А может, ни сволочей, ни комаров там просто не было?