Место, которое говорит об Оминисе больше, чем он сам может сказать.

— Если хочешь, сними повязку,

Он отпускает её руку, и Элис не может удержаться, хотя и боится разрушить случайными деталями эту ни на что не похожую атмосферу. И реальность оказывается именно такой, какой она чувствует её: высоченные, летящие вверх стволы сосен, хвойные кроны, трава, отливающая серебром. И вода — упрямая сила, что проложит путь сквозь любые преграды.

— Как ты нашел это место? — спрашивает Элис, дивясь, что посреди Запретного леса — темного, лишенного солнца — еще сохранился этот удивительный уголок.

— Так же, как я нахожу тебя, как ориентируюсь в Хогвартсе, как нашел Крипту. По особой вибрации, по тонкому звону где-то внутри. Это не то, что можно облечь в слова, некое предчувствие.

— Оминис, — дыхание перехватывает от понимания.

Она останавливается перед огромными плоскими камнями, не похожими на природные, в них пульсирует серебристая энергия, так глубоко, что Элис с трудом её видит, эта же энергия разливается под землей, струится по корням сосен.

— Ты знал, что можешь слышать древнюю магию?

Это открытие переворачивает все внутри, заставляет совершенно иначе смотреть на возможности Оминиса. Он не видит древнее волшебство, не собирает его, иначе бы давно переполнился силой, но у него, человека лишенного зрения, свои способы взаимодействовать с миром.

— Ты должен помочь мне, — ухватывается Элис за эту идею. — Используем эликсир снова, и тогда…

Тогда он сможет увидеть эту магию, как уже видел однажды, и возможно, станет не только проводником сквозь тьму, но и ключом к её силе, откроет секрет взаимодействия с ней.

— Не смей даже думать об этом, — резко обрывает Оминис. — Кто знает, какие в следующий раз возникнут последствия, вдруг ты ослепнешь уже не на неделю, вдруг… да все, что угодно может случиться.

— Но это важно. Настолько же, как твоя возможность узреть мир. Ты единственный, кому бы я доверила свою магию.

Он некоторое время думает, потом тяжело выдыхает.

— Почему, каждый раз, когда ты говоришь о своем таланте, я слышу лишь боль?

— Так и есть. Сила, которая должна служить созиданию, в моих руках стала опаснейшим оружием. Сколько бы ее ни было, никогда не хватает, чтобы создать простейший объект, но ты не представляешь, с какой легкостью она может убивать. Будто я не гожусь больше ни на что.

Элис закрывает мокрое от дождя лицо руками. Она не должна была выпускать эти слова на волю. Это не то, о чем нужно говорить сегодня, не то, что должен слышать Оминис в день, когда показывает ей свою душу.

— Это неправда, — он отнимает её ладони, осторожно берет в свои, — ты способная, ведь это ты столь многому меня научила.

— А теперь хочу, чтобы ты научил меня.

— Еще месяц назад ты говорила, что, встретив закрытую дверь, нужно всегда искать другой выход. Поэтому никаких зелий.

Она знает, что это глупо, и все равно не может иначе, слишком много внутри натянутого до предела напряжения. Дело не в Оминисе, а в этой проклятой силе, слишком опасной, чтобы не ранить даже близких, слишком бесполезной именно в её руках. Элис вырывается, отходит к одной из широких сосен, прикасаясь к стволу.

— Прости, — говорит она в который раз за сегодня.

А ведь хотела посвятить весь день только ему, просто наслаждаться тем, что они побудут вместе, а теперь злится из-за каждого пустяка. Она прикрывает глаза, но тут же удивленно распахивает — Оминис, оказавшийся рядом, заключает её в свои объятия, скользит пальцами по мантии, притягивает к себе с той же непоколебимой уверенностью, что и неделю назад. Только в этот раз все происходит не напоказ, а по-настоящему, острее, ярче. Прижав её к дереву, он шепчет слова на парселтанге, касаясь губами уха. И Элис замечает, как мысли, до этого беспорядочно крутившиеся в голове, вдруг сосредотачиваются только на нем, на его руках, твердо удерживающих её на месте, на его голосе, что так легко заполз в голову.

— Что ты сделал? — происходящее кажется каким-то колдовством.

— Попросил тебя не злиться, — говорит Оминис, оставляя на её шее свою улыбку.

Вовсе не то, о чем она спрашивала. Куда больше Элис интересует, почему всего несколько шелестящих слов заставили успокоиться, убедили остаться в его объятиях, но все что она говорит:

— Мне казалось, ты ненавидишь способности змееуста.

— Когда мы менялись, я заметил кое-что, — он чуть медлит. — Твоему телу нравится язык змей.

Одно лишь слово. Элис произнесла всего слово, когда была в его теле, но Оминису оказалось достаточно, чтобы понять? Похоже на тайну, которую не должен знать каждый, слишком личная, слишком сокровенная, и Элис едва не краснеет от того, что Оминис так легко узнал о ней.

— А твоему нравятся мои прикосновения, — поспешно выдает она, будто в отместку за его внезапное превосходство.

— Это правда, — Оминис снова улыбается и тянет её ладонь к своему лицу, — твои касания — это какое-то наваждение.

Элис почти осторожно проводит пальцами от виска до скулы — сама она ни разу не касалась лица Оминиса, но спуститься ниже он не позволяет: перехватывает пальцы, притягивает за талию, хотя кажется, ближе уже некуда, заключает в долгожданную ловушку. Ни капли сомнений, эта его неожиданная власть над ней опьяняет и почему-то кажется такой естественной, правильной, что Элис отдается ей без остатка, и когда Оминис прижимается к ней губами, раскрывает свои ему навстречу.

Бархатисто-манящие, чуть прохладные по сравнению с её теплотой, губы Оминиса смело скользят по её собственным. Элис чувствует вкус дождевых капель на кончике его языка, сбивчивое дыхание на коже. Даже если она и не уверена до конца в том, что делает, этот поцелуй — их первый и такой сладостный — заставляет что-то внутри подниматься горячей волной, заслоняющей все остальное существование.

— Мы найдем для тебя иной путь, — шепчет он, ненадолго отрываясь от её губ. — Вместе.

И Элис верит ему, ведь, как и она, Оминис не дает пустых обещаний.

***

Она говорит Оминису, что вернется через час. Ей нужно найти немного древней магии, благо, в окрестностях Хогвартса её всегда достаточно, особенно в руинах, что к северу. Далеко от дороги, и ночью много диких псов, но Элис надеется, что успеет собрать достаточно до темноты. Серебряная энергия течет к рукам охотно, заполняет изнутри, циркулирует в ней. Завтра они с Оминисом придумают новые тренировки, попробуют разобраться со всем вместе. И эта мысль отдает внутри приятным теплом, заставляет быть неосторожной и не обратить внимание на шаги сзади.

— Инкарцеро, — произносит Себастьян за