Я ушла домой в большом потрясении.

На следующий день мне позвонили с киностудии:

— К сожалению, вынуждены вас огорчить. Режиссеру ваша проба не понравилась. На роль Груни вы не подошли.

Вот те на. Не подошла. Здорово. Я не подошла. Оч-чень интересно. Моя проба, видите ли, не по нравилась. Плохая из меня Груня. Зато Алешка хорош

— Понимаю. — сказала я хрипловатым от волнения голосом. — Я не выполнила режиссерского указания, я не должна была кричать. Груня должна была смотреть на все это молча. Но… не скажете ли вы мне, как здоровье режиссера?.. Я ночь сегодня не спала!

— Нормально, — ответили мне, — сегодня вышел на работу.

— Да? — удивилась я. — И… что же он делает?

— Как что?.. Снимает пробы.

Я положила трубку и заплакала, не в силах побороть свое естественное первоощущение.

1973

На рынке

Знатный алкоголик района района Володька Бубнов, частично беззубый человек 48 лет, с лицом шершавым и углистым, как асфальт, и тонкой, морщинистой шеей, похожей на грязное, перекрученное полотенце, сидел на рынке в ряду «Овощи-фрукты» и продавал щенка неизвестной породы.

Была глухая осень. Дождь накрапывал слегка, но тяжелыми редкими каплями. Они ударяли по непокрытой лысине Володьки и отзывались в его несвежей голове мрачным колокольным звоном.

«Сичас выпить ба!» — сладко думалось Володьке, но сукин сын щенок не продавался уже четвертый час, отчего голубая мечта оставалась того же цвета. Денег на выпивку у Володьки не было ни шиша. От пустого ожидания Володька ерзал, сидя на каком-то драном рыночном ящике, и мотал глазами в разные стороны в надежде усмотреть возможного случайного покупателя.

— Ты чё нервичаешь? — спросила Володьку бабка с мужским именем Парфен, продававшая рядом огурцы, семечки, репу и газеты за февраль 1949 года — на завертку. — Не нервичай! Продавай сурьезно,

— Не покупают! — пожаловался Володька бабке. — Не идет товар.

— Кутоть, — уверенно сказала бабка Парфен. — Жди!

И действительно, не успел Володька еще раз оглянуться, как около него остановилась женщина-покупательница.

— Почем будет собака? — строго спросила она Володьку.

Но Володька, который сразу почувствовал, что ему везет, решил не сразу объявить цену.

— Полтора месяца, — сказал он. — Чудо, а не кобелек.

— Значит, еще пысается! — Женщина дружелюбно потрогала щенка за ушами.

— Трешник, — торопливо объявил Володька, обидевшись за щенка, — ас утра за пятерку отдавал!

— Почему же сбавил? — с прежней строгостью спросила женщина.

— Щенок — старше, цена — дешевле! — обленил Володька, но женщина не улыбнулась, не купила щенка, отошла.

Примерно через полтора часа, когда Володька совсем продрог и грелся своим ледяным, тоскливым до пойла животом о горячее тело щенка, подошел следующий покупатель — мужчина вредного интеллигентного вида.

— Сколько? — спросил он.

— Рупь, — быстро ответствовал Володька. — С утра трешник просил.

— Хорошо, — сказал интеллигент и полез в карман за бумажником. — Это какая порода?

— Доберман-сеттер, — не моргнув, ляпнул Володька и тут же понял, что продешевил. За такую породу можно было бы взять и подороже!

— Что-то я не слышал такой породы. Родословная у него есть?

— Чего? — не понял Володька.

— Ну, родители кто?.. Папа с мамой?

— Я его родитель, — сказал Володька простодушно. — Я ему и папа и мама!

— Понятно, — сказал интеллигент, оставляя рубль в бумажнике. — Ну, а бабушка с дедушкой тогда у него кто?

— Бабушка у него из Австралии, а дедушка проживает в Балашихе, с Курского вокзала. Между прочим, медалисты. Оба-два!

— Непонятно, — сказал интеллигент. — Почему ж они на таком расстоянии друг от друга живут? Почему в такой разлуке?

— Жизнь раскидала! — беспечно ответил Володька.

— Нет, пожалуй, я не возьму… Передумал… Мне нужен породистый пес.

— Ах, ты… — Володька хотел было выругаться, но не сумел: щенок вдруг заскулил и посмотрел на него грустными своими пуговичными глазами.

Мужчина ушел, унося с собой через ворота рынка в бесконечность желанный рубль.

Бабка Парфен убрала с прилавка свою репу с семечками и огурцами, причесалась, на вырученные от продажи газет деньги выпила газировки из автомата и походкой царицы ушла с рынка. Дождь перестал накрапывать, понимая, видно, что рабочий день рынка кончается. Володька сидел понуро, без всяких надежд.

Вдруг на уже почти пустом рынке стремительно появилась юная влюбленная парочка. Парень шел браво, в распахнутом настежь пальто, под которым сверкал дорогой, сшитый по моде костюм-тройка и галстук-киска, шел молодцевато, нагло, словно хозяин всей этой рыночной кутерьмы, а девчонка, крошка-канашка, еле поспевала за ним…

— Мужик, продаешь бобика? — спросил парень, показывая Володьке стальные зубы.

— А ты не видишь? — огрызнулся Володька.

— Марина, хочешь бобика?.. Давай купим, а?.. В квартиру нашу новую?

— Зачем?

— Для мебели.

— Не сходи с ума, Гена. Мы же за грушами пришли! — Марина потянула своего Гену за рукав.

— Груш нет. Есть бобик. Он к нашим обоям по цвету подходит. И забава тебе будет не хуже телевизора.

— Не хочу я бобика. Я груш хочу.

— Груш я тебе еще сто кило куплю. Я тебя грушами закидаю. А вот этого бобика…

— Сначала купи груш, а насчет бобика поговорим в следующий раз! — твердо сказала Марина.

— Марина! Ты моя жена второй месяц, а уже командуешь.

— Гена! Ты второй месяц как мой муж, я все это время прошу тебя как человека: купи мне груш, купи мне груш, а ты мне суешь какого-то бобика.

— Муж-муж! — сказал Гена с горечью. — Объелся груш!

— В том-то и дело, что не объелся! — поправила Марина не без ехидства.

— Мужик! — снова обратился парень к Володьке. — Так мы у тебя этого бобика купим.

— Покупай скорей. — мирно попросил Володька. — Мне еще до семи надо успеть.

— Успеешь. Сначала цену назови.

— Десять рублей, — ляпнул Володька, но что-то изнутри ему подсказывало: какую бы цену он сейчас ни назвал, дело будет сделано.

Марина ахнула. Гена на нее цыкнул.

— А это мальчик или девочка? — поинтересовался Гена.

— А вам кого больше хочется? — спросил игриво Володька, желая, в общем-то, потрафить покупателям и не ожидая вовсе, к чему приведет эта его шутка.

— Ему вообще детей не хочется, — вмешалась Марина. — Он в этом не понимает ничего.

— Ты много в детях понимаешь! — крикнул Гена довольно громко, так, что воробьи слетели с прилавка. — Когда я до свадьбы до нашей просил тебя не делать ЭТОГО, а ты сделала, — ответь, ну, ответь сейчас, зачем ты ЭТО сделала?!

— Нашел, урод, где отношения выяснять — на базаре, при мужике постороннем и при каком-то бобике!

— Кто урод? Я урод? — Гена рассвирепел окончательно. — Да ты на себя посмотри!.. У меня таких баб, как ты, месяц назад было навалом! Вагон и маленькая тележке!

— Вот и отправляйся к своим бабам! А я тебя