* * *

Наташа сидела в своей комнате, Глашу к ней не допускали, как не оправдавшую доверие, приставив ключницу Пелагею, бабу тупую и противную. Всю еду, которую приносили в спальню, Наталья, превозмогая голод и соблазн, выбрасывала в окно. Так она сидела день, второй, третий… Причем пила только воду. Наконец Наташа почувствовала, что сильно ослабла, голова постоянно кружилась, а желудок издавал неприличные звуки.

На третий день голодовки Мария Ивановна решила держать совет с супругом.

Опухоль на подбитом глазу начала спадать, и он немного приоткрылся, и теперь Дмитрий Федорович созерцал свою жену, как и положено, двумя глазами.

– Дмитрий, я хочу с вами серьезно поговорить, – начала Мария Ивановна.

– Что опять случилось? – Дмитрий Федорович схватился за сердце.

– Ваша дочь не ест три дня!

– Ну и что. Значит, не голодна. Как говорится: голод – не тетка.

– Это вы к чему это? – не поняла супруга. – Причем здесь, вообще, тетка? Я говорю, что ваша дочь ничего не ест по причине не желания выходить замуж!

– И что, позвольте спросить, я должен сделать? Кормить ее с ложки? И так нас опозорила. Хорошо, хоть о последнем случае граф ничего не знает. Кстати он сегодня приедет…

– Как? Зачем? – всполошилась барыня.

– Сударыня, вы меня удивляете! Подготовка к свадьбе идет полным ходом. Венчальное платье заказано. Кстати, а когда его привезут?

Мария Ивановна вздохнула.

– Через два дня. Но, я хотела сказать вам, Дмитрий: Наташа не будет счастлива в этом браке.

– Что и вы туда же? Это дочь на вас дурно влияет?

– Никто на меня не влияет. Вы посмотрите, какой переполох с этой свадьбой. Все идет наперекосяк, не к добру это…

– Мария, вы право, как старая бабка: не к добру, не к добру! А что прикажите делать? Отменить все?

– Может и отменить…

Дмитрий Федорович вскочил с кресла, его здоровый глаз задергался на нервной почве.

– Вы с ума сошли! Свадьба состоится! Я ничего не желаю слушать! А, если она не ест, то я сам ее буду кормить!

Отец семейства встал и решительно направился в гостиную, приказав подать обед для Натальи Дмитриевны.

* * *

Наташа лежала на кровати, бессмысленно уставившись в одну точку. В комнату вошел папенька, за ним прислуга вкатила сервировочный столик с подносом, полным еды.

– Душа моя, ну что ты задумала – голодом себя уморить! Ну, зачем же? Скушай что-нибудь. Вот твои любимые биточки…

Наташа демонстративно отвернулась от папеньки. Запах пищи, доводил ее до исступления. Девушка почувствовала, что более не может сопротивляться голоду.

– Скоро приедет Его Сиятельство, Павел Юрьевич. Захочет тебя видеть. А что я ему скажу, что ты голодаешь?

– Мне все равно. Говорите, что хотите… – еле-еле вымолвила Наташа.

– Тогда давай договоримся: если ты поешь, хоть чуть-чуть, я велю вернуть тебе Глашу.

Наташа от удивления села на кровати.

– Так, что там на обед?

Прислуга подкатила сервировочный столик с подносом.

– Вот, откушайте…

– Шарман! – воскликнула голодная Наташа и начала уплетать все подряд за обе щеки.

Немного насытившись, она сказала:

– Папенька, а где же Глаша? Велите ей прийти.

Дмитрий Федорович был настолько рад, что дочь изволила отобедать, что тотчас же послал за горничной, которая, кстати, уже томилась на скотном дворе. Глашу привели в порядок, переодели и отправили к Наталье Дмитриевне.

* * *

Наташа настолько привыкла к своей горничной, что тяжело пережила три дня разлуки с ней. Как только дверь за Глашей закрылась, Наташа бросилась к ней.

– Глаша! Наконец-то ты со мной!

– Ах, Наталья Дмитриевна, душа вы моя! А я как рада. Не привыкла я в коровьем навозе сидеть. Ох уж этих трех дней мне хватило сполна!

Девушки обнялись, словно не была одна – дворянкой, а другая – ее горничной и крепостной.

– Что я вам расскажу, Наталья Дмитриевна! Три дня назад, ну, когда все это произошло, меня отправили в Калугу, в полицию. Короче, я должна была смотреть на гусаров и говорить, кого я знаю, а кого – нет.

У Наташи чуть сердце не остановилось.

– И кого ты видела? Что сказала?

– Поручика я не видела. Его ищут… И не сказала я ничего. Но главное – меня до Погремцовки прожал корнет, красавец…

– Глаша, умоляю, говори быстрее!

– Ох, Наталья Дмитриевна, какая ж вы нетерпеливая. Словом, корнет знает о том дубе, что стоит рядом с дорогой, ну куда я носила ваши письма…

– И что? – девушка сгорала от нетерпения.

– Константин будет просить защиты у своего дяди, говорит тот очень влиятельный человек, аж в самом Санкт-Петербурге служил.

– Хорошо бы… Но как этот дядюшка вмешается, если свадьба должна вот-вот состояться?

– Корнет велел мне бросить ваше письмецо в дупло, ежели вас повезут под венец, ведь венчание – в Астафьево-Хлынское…

– Да, и что? – опять не поняла Наташа, и неожиданно ее осенило. – Да, он украсть меня задумал!!!

Глаша вздрогнула.

– Тише, Наталья Дмитриевна, а то, не ровен час, барин услышит.

* * *

В это время Константин написал еще одно письмо своему дяде, по содержанию почти то же, что и первое, лишь с одой разницей: он просил приютить его и «невесту», которую задумал украсть из-под венца.

Граф, прочитав письмо от единственного любимого племянника, только посмеялся:

– Узнаю бравого Константина, ну весь в своего отца, мужа моей покойной сестрицы, – он перекрестился. – Упокой Господь её душу, ведь тоже венчалась увозом. Видать это в крови…

* * *

Мария Ивановна и Дмитрий Федорович не выполнили своего обещания: отправить дочь в Астафьево-Хлынское под надзор графа, его людей и полицейских. Немного успокоившись и поразмыслив, супруги решили, что получается полный конфуз, а невеста же выглядит и вовсе в дурном свете, как особа крайне неуравновешенная и взбалмошная. Так и до отмены свадьбы недалеко.

Хотя Мария Ивановна в душе была готова к любому повороту событий, понимая, что судьба и Господь явно – против союза Натальи Дмитриевны и графа Астафьева, все же поднялась в спальню дочери со свадебным платьем и надлежащими принадлежностями.

Наташа читала книгу, когда маменька вошла в комнату в сопровождении двух девок, несущих платье.

– Душа моя, примерь.

Наташа отложила книгу и нехотя поднялась с кресла.