Впереди слышался плеск воды. Прилив достиг наивысшей точки.

Остановив Элпью, графиня прошептала ей на ухо:

— Голоса!

Сквозь плеск волн прорезалось приглушенное гудение мужских голосов.

Элпью приложила палец к губам, давая графине знак стоять тихо, а сама поползла вперед на четвереньках. Когда ее голова достигла угла, сыщица остановилась. Сейчас слышно было лучше, но все равно толком ничего нельзя было разобрать. Только непонятные слова: «Нарушение правил… простите…»

Подавшись вперед, Элпью заглянула за угол. Ей открылся отличный вид на пристань, но собеседников по-прежнему видно не было. Судя по голосам, они спрятались под колоннадой, шедшей вдоль фасада здания. Любой посмотревший сейчас в сторону Элпью увидел бы только что-то похожее на угловой камень или железную решетку, о какую счищают с обуви грязь. Голос вкрадчиво продолжал:

— Убить вас…

При этих словах Элпью высунулась из-за угла — как раз вовремя, чтобы увидеть, как тень огромного мужчины надвинулась на Бо, который сидел на невысокой каменной тумбе в дальнем конце пристани. Куском черной ткани, похожей на большой носовой платок, здоровяк завязал Бо глаза.

— В шлюпку, — негромко скомандовал он, рывком ставя Бо на ноги. Потом за руку повел спотыкавшегося щеголя за собой.

Элпью едва удержалась, чтобы не броситься на выручку объекту их слежки, но что она могла сделать против огромного головореза?

Мужчины спустились по ступенькам причала, и Бо забрался в лодку. Высокий мужчина сел на весла.

Когда лодка отчалила, графиня вбежала под колоннаду и, протиснувшись между колоннами, смотрела, как маленькая лодка удаляется по черным, стремительно несущимся водам Темзы.

— Вы умеете плавать? — Элпью с трудом поднялась и теперь отряхивала платье.

— Не говори глупостей, — заворчала графиня. — В такой воде ты умрешь через несколько минут. От холода или от гнили, либо тебя унесет вихревыми течениями, которыми ты так интересуешься.

— Тогда мы больше ничего не можем сделать, — вздохнула Элпью. — На эту ночь мы его потеряли.

— Да, — согласилась частично разочарованная, частично обрадованная графиня. — Домой — ужинать. Ничего другого не остается.

Элпью медлила.

— О, миледи! — покачала она головой, утирая слезу. — Мне все кажется, что это дело похоже на игру или на пьесу, в которой мы зрители. Но Бо Уилсон — живой человек, из плоти и крови, как вы и я…

Графиня попросила выразиться яснее.

— Он такой красивый мужчина и ничего плохого нам не сделал. Мне страшно, ваша светлость. Может, мы потеряли его не просто на эту ночь, а навсегда.

Возвращение умерщвленного объекта к жизни, или его восстановление.

Когда перепачканные женщины вернулись домой, Годфри, уютно устроившись, сидел у жарко пылавшего огня, с головой уйдя в книгу.

— Я так и не знаю, что мы скажем его жене, — проговорила Элпью. — Надо было мне прийти ему на помощь.

— Горячего молока с сахаром для всех троих, Годфри, — со вздохом распорядилась графиня, тяжело плюхаясь в кресло.

— Ну лучше ли хорошего горячительного? — с надеждой предложила Элпью. — Мне кажется, мы все же могли бы попробовать его спасти.

Вполголоса заворчав, Годфри нехотя отложил книгу. Элпью посмотрела на графиню, качавшую головой: не обращай внимания.

— Перед нами стоит простой вопрос. — Графиня сняла короткие белые перчатки и протянула руки к огню. — Что делать? Должны ли мы сообщить констеблю? Поднять с постели мирового судью?

— А как мы все это объясним? — вздохнула Элпью. — Что мы делали в «Эльзасе»? Зачем следили за Бо Уилсоном?

— Да, да. Куда его увезли и кто? Предвижу, что если мы расскажем обо всем ночной страже, они подумают, что мы не в своем уме.

— Особенно если узнают, что нас только вчера выпустили из тюрьмы.

Элпью приподняла юбки и протянула ноги к огню.

— Но мы должны рассказать об этом его жене, — сказала графиня, почесывая в затылке. — Бо Уилсону, несомненно, грозит смертельная опасность.

Годфри пробрался к очагу и с лязгом снял с крюка котелок горячего молока.

— Если он вообще еще жив. — Элпью втянула щеку. — А что касается визита в дом миссис Уилсон, то мне там делать нечего, разве что вы пойдете. Эта женщина дала совершенно четкие указания. Мы не должны к ней приходить. А сейчас, ночью, нам вообще не откроют и уж тем более не станут слушать, что мы хотим сообщить. Нас примут за пьяных бродяжек.

— Но… — Графиня приняла из рук Годфри чашку с дымящимся напитком и подула на него. — Какое же наслаждение выпить перед сном горячего молока!.. У нас, вероятно, очень мало времени.

Годфри неверной походкой вернулся к котелку с молоком и снова подвесил его над огнем.

— Хотела бы я знать, кто его увез. — Элпью почесала в голове. — И почему.

Графиня пожала плечами.

— Вероятно, муж или любовник этой потаскухи. Она потянула напиток через трубочку чашки-поильника. Потом передала сосуд Элпью.

Годфри снова уселся в низкое кресло перед очагом.

Так, в молчании, троица просидела несколько минут: Элпью с некоторым разочарованием посмотрела на чашку, прежде чем отпить и передать Годфри.

Мысленно она перебирала все возможности. Бо, например, могли увезти за долги или какое-то другое преступление. Или, скажем, похититель работал на мужа этой проститутки. А может, он был ее сутенером?

— Что ты читаешь, Годфри? — спросила заскучавшая графиня, поворачивая к себе корешок книги, чтобы увидеть название. Годфри вырвал книгу и повернулся к хозяйке спиной.

— Боже мой! — от возмущения у графини перехватило дыхание. — Посмотри, что читает этот замшелый пень! «Безнравственность и богохульство на английской сцене» Джереми Колльера![25]— И она фыркнула.

— Я согласен со всем, что он говорит, — прошамкал Годфри, размахивая книгой. — Достаточно посмотреть, какое влияние оказывают эти новые пьесы на молодежь. Прелюбодеяние! Насилие! Ни к чему хорошему это не приведет.

— Ты тайный пуританин, Годфри, и я не позволю, чтобы в моем доме провозглашали подобные идеи. — Она снова фыркнула. — Я примирилась с тем, что ты читаешь Квэрлза[26]и Принна и прочие книги, оскорбляющие мою чувствительность, но всему есть предел. Ты, того гляди, вступишь в Общество по исправлению нравов вместе с теми ревнивыми женами, которые и ругаться со своими мужьями не желают, и порезвиться на стороне беднягам не дают.