– Ключевое слово, – сказала Хонор, – это дом. У меня нет ни малейшего желания покидать место, где я прожила почти всю жизнь. Дом, который купил и обставил мой отец.

– Миссис Левинсон, у вас была серьезная травма.

Хонор не знала этого врача и не помнила, как его зовут. Он был для нее просто темной полосой с высоким голосом.

– Не говорите со мной свысока. Я знаю, что вы пытаетесь сказать: я старая. И да, я старая, но это не проблема. Проблема в том, что я упала с лестницы. Кто угодно может упасть с лестницы, и не важно, сколько ему лет. Я не планирую этого повторять.

– Никто не говорит, что вы старая, – сказала Джо. – На самом деле вы в прекрасной форме, Хонор. До падения вы каждый день катались на велосипеде, не так ли?

Хонор сжала губы. Это было хуже всего, хуже боли – снисхождение. От всех, не только от Джо, но от Джо было хуже всего. Джо, которая больше не носила дешевые вещи или плохую обувь, но в остальном никак не изменилась. Красивый ореол покачивающихся золотисто-каштановых волос, цветочное платье, веселый голос. Она пользовалась духами с розовыми нотами и носила ожерелье из нанизанных крашеных макаронин, пощелкивающих, когда она двигалась, и всем своим видом подчеркивала: «у меня маленькие дети».

– Мы говорим, – продолжила Джо, – что, пока вы не выздоровеете, вам лучше находиться там, где за вами будет кому присмотреть.

– Нонсенс. Я найму сиделку.

– Вы должны быть с людьми, которые о вас заботятся.

– И ты такой человек, да?

– Что ж… да. Конечно. – Но короткое колебание с ответом ее выдало.

– Я тебе не нравлюсь, – сказала Хонор. – Мы никогда друг другу не нравились, и смерть Стивена освободила нас друг от друга. Я нежеланный гость у тебя дома, тебе не нравится навещать меня. Ты предлагаешь это из-за чувства вины.

– Я предлагаю, потому что вы мать Стивена и бабушка Лидии и вам нужна помощь, а я рада ее предоставить. И, конечно, мне нравится, когда вы у нас дома, Хонор. Я всегда рада вас видеть.

Как ей удается говорить такие вещи, чтобы при этом они звучали искренне? Хонор никогда не обладала подобным талантом.

– Нет, – сказала она.

– Миссис Левинсон, уверен, вы знаете, что нам не нравится выписывать пожилых пациентов, если нет плана ухода за ними на дому.

– Доктор Левинсон, – поправила она. – Меня зовут доктор Левинсон. Не миссис Левинсон. Если вам не нравится обращаться ко мне «доктор», потому что я не являюсь медиком, как вы, то, возможно, вы будете так любезны называть меня «Хонор».

Врач перебирал бумаги.

– У нас есть спальня с ванной комнатой на первом этаже, – сказала Джо.

– Это комната Лидии, не так ли?

– Лидия с радостью освободит ее для вас. Мы покрасим стены и повесим новые занавески. Боб, муж моей подруги Сары, сказал, что поедет на своем фургоне в Лондон и сможет привезти любую мебель, которую вы захотите взять с собой, чтобы вы могли спать в своей кровати, если вам так будет комфортнее. И доктор Чин говорит, что с радостью переведет вас в больницу Ройал Беркшир, если понадобится последующее наблюдение.

– Кажется, ты все уже организовала, – сухо сказала Хонор.

– Дети тоже будут вам рады, – продолжила Джо.

Хонор лишь хмыкнула.

– Они будут в восторге, – настаивала Джо. – Лидия хотела сделать вам открытку – она правда хотела! – но у нее много домашней работы. Знаете, у нее экзамены в этом году.

У Хонор было пять открыток. Одну из них сделал Оскар, рисунок пальцем, подписанный «динозавр» аккуратным почерком Джо. Две от Айрис, тоже с рисунками пальцем, но было не разобрать, что изображено. Одна от Джо с изображением гиацинтов. Одна от ее соседки Чарви, которой уже было пятьдесят, и она жаловалась на воспаление седалищного нерва каждый раз, как появлялась на парадной лестнице. Открытки ютились на крошечной прикроватной тумбочке рядом с пластиковой флягой воды и картонным лотком, в котором лежали зубная щетка и паста Хонор. Они падали всякий раз, когда доктор или медсестра натягивали занавеску вокруг кровати храпящей женщины, лежащей рядом с ней в палате, и Хонор уже устала их поднимать.

Еще у нее был шарик. Это было что-то новое. Джо принесла его сегодня вместе с виноградом, романом, который Хонор никогда не стала бы читать, и пластиковым контейнером с домашними брауни: «чтобы придать вам сил!». Джо, пахнущая розами, вошла вприпрыжку, ее обувь тихо поскрипывала, и за ней тянулся воздушный шарик.

Хонор не сразу поняла, что это. Он был серебристый с желтым, круглый, с лентой кислотного желтого цвета и надписью «ПОПРАВЛЯЙСЯ БЫСТРЕЕ».

– Что это? – спросила Хонор, подняв взгляд от книги, которую не читала.

– Я подумала, что это может поднять вам настроение! – ответила Джо, такая же светящаяся, как шарик, хотя Хонор заметила, что ее сухой вопрос попал в цель. Джо привязала его у изножья кровати и сказала: – Вот, выглядит прелестно.

Это было нелепо. Он будет мешать медсестрам, когда они станут менять постель. За день из него выйдет газ, и он упадет. Из-за него она казалась ребенком. Хонор планировала попросить медсестру убрать его, как только Джо уйдет.

Но Джо, похоже, не хотела уходить. Она хотела, чтобы Хонор переехала к ней.

– Нет, – повторила Хонор. – Я лучше найму сиделку.

Джо повернулась к доктору:

– Наверное, нам с Хонор нужно немного времени, чтобы…

– Я дам вам время это обговорить, – сказал он и оставил их.

Джо села на стул у кровати.

– Хонор, – мягко, чертовски любезно начала она, – я понимаю, что вы хотите остаться в собственном доме, но это просто временные меры. Сиделки стоят недешево, и, хотя я уверена, что местный совет вам поможет, с нами вам не придется…

– Я прекрасно могу позаботиться о себе. Не стоит так волноваться. Я скоро встану на ноги.

– Но все эти ступеньки…

– Со мной, – твердо сказала она, – все будет в порядке.

– Хонор, вы же по какой-то причине указали меня ближайшим родственником.

Ее потешило раздражение в голосе Джо: это лучше, чем радость и терпеливость, наверняка фальшивые, которые она напускала на себя перед доктором, перед Хонор.

– Мне было некого больше указать, – сказала она. – И я не нуждаюсь в ком-либо. Я отлично справляюсь сама.

Матрас под простыней был застелен пластиковой пленкой. Она шуршала при каждом движении Хонор и не пропускала влагу, так что ночью ее тело было как кусочек рыбы на пару.

До сих пор она не провела ни одной ночи в больнице. Даже когда родила Стивена, она настояла на том, чтобы отправиться домой в тот же день, до того как стемнеет. У женщины напротив нее был маразм, и каждую ночь, с двух часов до четырех, она звала какого-то Твисти. Женщина на соседней кровати храпела. Когда Хонор наконец засыпала, медсестры будили ее, чтобы провести осмотр, и после этого она лежала без сна, глядя на тусклый свет и ожидая, пока боль вернется.