— Чем я должен ее прилепить? — уточнил Цуда.

— Мина магнитная, она будет держаться сама. С дыхательным прибором ты сможешь подплыть к кораблю так, что тебя никто не заметит, только держи направление. Ты умеешь пользоваться компасом?

— Умею, — сказал Цуда.

— А фонарем?

Цуда кивнул.

— Смотри, чтобы свет фонаря случайно не увидели с корабля. Пользуйся им реже.

— Хорошо, — сказал Цуда.

— Мину установишь там, где тебе будет удобнее. Это все, что ты должен сделать. Потом вернешься домой. Все, что мы тебе дали, утопи в море.

— Но это очень полезная вещь, — возразил Цуда, поглаживая железный цилиндр. — Если еще раз накачать туда воздуха, я могу…

— Все, что мы тебе дали, утопи в море, — блеклым голосом повторил молчаливый, и Цуда понял, что спорить с этими людьми не нужно.

— Но почему вы выбрали именно меня? — спросил он, не удержавшись. — Я не ныряльщик, не пловец…

— Когда нужно что-то быстро отрезать, мы берем тот нож, который лежит ближе, а не выбираем самый острый, — так же блекло сказал молчаливый, и Цуда сразу понял, что тот — мудрый человек.

Они вывезли его на милю от берега и помогли спуститься в воду, еще раз указав направление и повторив требование утопить такие ценные предметы. Цуда следовал советам исправно: сверялся с маленьким наручным компасом, изредка всплывая и осторожно осматриваясь, а фонариком не пользовался совсем, потому что в темноте видел неплохо. Однако он немного испугался, когда перед ним неожиданно выросла черная мрачная стена — уходящий в глубину борт броненосца, поросший водорослями и обсиженный морскими жителями.

Сделав несколько глубоких вдохов, Цуда успокоился и принялся прилаживать мину. Она прилипла к металлу так, что не оторвать, но выглядела слишком маленькой, чтобы повредить такой огромный корабль, как «Петропавловск». Но молчаливые, наверное, знали лучше. Да и сам Цуда помнил из давних наставлений своего командира: «Оценивая вражеский замок на расстоянии, не следует забывать о словах: сквозь дым и туман все напоминает горы весной; после дождя все напоминает ясный день. Что-то не удается разглядеть даже в ясную погоду». Броненосец «Петропавловск» был вражеским замком, а иной вражеский замок можно взять, даже проникнув через небольшое отверстие для слива нечистот.

Как и было велено, японец утопил все доверенные ему вещи, еще раз пожалев о них, но не особенно сильно. На берег он вернулся изрядно уставшим, нашел припрятанную в камнях одежду и, осторожно выбравшись на дорогу, отправился домой, где сразу же крепко уснул.

* * *

Вице-адмирал Макаров был крайне недоволен тем, что эскадра задержалась с выходом в море. Однако вышедшие первыми крейсеры уже затеяли перестрелку с японцами, дал первый залп и адмиральский «Петропавловск». За ним подтягивались еще два броненосца, а «Севастополь» и «Полтава» все еще болтались на внутреннем рейде Порт-Артура.

Когда эскадра, наконец, собралась в нужном составе, то двинулась на сближение с японцами. Те поспешили отойти, заманивая русских к основным силам, чтобы отрезать их от Артура, но Макаров на эту удочку не клюнул. Эскадра легла на обратный курс, японцы стали отставать.

Пробили отбой. Макаров и великий князь Кирилл Владимирович стояли на мостике, обсуждая недавние события, и тут «Петропавловск» сотрясся от ужасного взрыва. Над огромным броненосцем вырос огромный столб дыма и пламени, в котором исчезла вся носовая часть до передней трубы. Затем сдетонировал боезапас, фок-мачта и труба рухнули на развороченный мостик. Резко накренившись на правый борт, «Петропавловск» стал стремительно уходить носом в воду, и взорвавшиеся внутри него котлы лишь ускорили гибель корабля, обошедшегося российской казне в девять с четвертью миллионов рублей.

Броненосец тонул, корма его задралась над поверхностью кипящего моря, обнажившиеся винты рассекали воздух, калеча и убивая тех немногих членов экипажа, кому удалось выбраться наверх и броситься в воду. Через две минуты после взрыва эскадренный броненосец «Петропавловск» скрылся под водой.

Шлюпки с других кораблей бросились подбирать немногих уцелевших. Спасти удалось восемьдесят человек, среди которых оказался великий князь Кирилл Владимирович. Вице-адмирал Макаров погиб вместе со всем штабом и шестьюстами семьюдесятью членами экипажа «Петропавловска».

«Утром пришло тяжелое и невыразимо грустное известие о том, что при возвращении нашей эскадры к П.-Артуру брон. «Петропавловск» наткнулся на мину, взорвался и затонул, причем погибли — адм. Макаров, большинство офицеров и команды. Кирилл, легко раненый, Яковлев — командир, несколько офицеров и матросов — все раненые — были спасены.

Целый день не мог опомниться от этого ужасного несчастья. После завтрака Аликс легла в постель из-за простуды.

В 2 1/2 пошел на панихиду по графине А. А. Толстой, которая скончалась сегодня утром. Затем посетил т. Михень и д. Владимира. Обедал один и занимался.

Во всем да будет воля Божья, но о милости Господней к нам, грешным, мы должны просить», — записал император Николай Второй в своем дневнике.

* * *

Спящий Цуда крепко сжимал в кулаке металлического сверчка.

У меня есть мечта, живучая при всей трудности ее выполнения.

Пройти с юга на север Данакильскую пустыню, лежащую между Абиссинией и Красным морем, исследовать нижнее течение реки Гаваша, узнать рассеянные там неизвестные загадочные племена.

Николай Гумилев

Гумилев терпеть не мог дельфинов. Толстые и проворные, эти полурыбы-полулюди выскакивали из мутных вод Баб-эль-Мандеба, словно дразня его, и приходилось отворачиваться, чтобы их не видеть; но не затыкать же уши, чтобы не слышать их насмешливые, резкие, отвратительные вопли?!

Дельфинов Гумилев не любил по вполне конкретной причине: они ассоциировались с расставанием. Николай помнил, как, получив письмо Анечки, поспешно вернулся из Парижа; как приехал в Евпаторию, где отдыхала Анечка, как сделал ей очередное предложение руки и сердца… Она не сразу дала согласие, но все шло к тому, что отказать не сможет. Светило яркое солнце, волны шипели в прибрежных камнях, играли крупным песком, и сердце Николая радовалось. И, заметив двух мертвых дельфинов, выброшенных водою на берег, он всего лишь придержал Анечку за локоть, чтобы увлечь в сторону от неприятного зрелища. Но она увернулась и подошла поближе, чтобы посмотреть на тела, которые еще не успело тронуть разложение. Дельфины ли тому были причиной или же нет, но после этого Анечка решительно сказала:

— Я отказываю вам. Мое сердце навсегда занято другим.

И ладно бы другим, но кем?! Кем?! Володенькой Голенищевым-Кутузовым, студентишкой, репетитором, позорящим свой древний уважаемый род!

Гумилев терялся в догадках, почему именно трупы дельфинов стали тем страшным знаком, что не позволил Анечке Горенко принять его предложение. Но этих зверорыб он с тех пор ненавидел.