Одним словом, ничего страшного не было в том, что она не поет. Здесь вообще все вели себя предельно естественно и раскованно – как кому нравилось.

Наверное, средь бела дня их колонна слишком сильно привлекала бы к себе внимание. Но сейчас, поздним вечером, лишь редкие прохожие шарахались от них и провожали их потом любопытными взглядами.

Когда дошли до пруда и остановились над спускающимся к воде откосом, Панков наконец снял брюки.

– О! – воскликнул кто-то. – Вот теперь полная идентичность!

Взяв в руки портрет, Панков спустился к воде и шагнул с берега. Нелька ахнула: все-таки лето давно закончилось, и даже просто стоять над водой было зябко.

– Не волнуйся, – усмехнулся Олег; в его голосе явственно прозвучали ревнивые нотки, и Нелькино сердце забилось быстрее. – Натура у него, конечно, тонкая, художественная, но вообще-то он конь здоровый, ничего ему не сделается.

– А я, может, из-за портрета волнуюсь. – Нелька бросила на Олега взгляд, в котором, она сама чувствовала, лукавство смешивалось с дерзостью. – Портрет ведь от воды испортится.

– И портрету ничего не сделается. Оргалит, нитрокраска – в космос можно отправлять без скафандра.

Панков громко ухнул и присел. При этом он погрузился в воду так глубоко, что и портрет, который он держал над головой, погрузился полностью тоже. Через секунду Панков вылетел на берег как ядро. Все бросились к нему.

– Ну как оно, старик?… А без труда не выловишь и рыбку из пруда!.. Это тебе не картинки малевать!.. – слышалось вокруг.

Женщина в мешковине набросила на Панкова бязевое покрывало, которое, оказывается, предусмотрительно захватила с собой. Кто-то вынул у него из рук портрет, кто-то заботливо протянул стакан с водкой, которую Панков немедленно выпил…

Все снова выстроились в колонну и двинулись обратно по аллее вдоль пруда. Шли теперь побыстрее – видимо, оттого, что замерзли, – и марш про то, что жизнь прожить – не поле перейти, тоже пели в еще более бодром темпе.

Толкались на лестнице, толкались в дверях, толкались и смеялись, рассаживаясь на полу чердака… Нелька тоже смеялась, громко, как все, и сердце ее при этом не просто смеялось даже, а пело – так ей было хорошо.

Она сидела на полу, стиснутая со всех сторон. Рядом с ней оказался и тот мужчина по имени Тэд, у которого был необыкновенный свитер грубой вязки, и тот, у которого все было обыкновенное, кроме живого блеска темных глаз – его имени Нелька не знала, – и женщина в платье из мешка… Как же весело было в этом чудесном в тесноте своей кругу! Тем более что и Олег сидел рядом; Нелька чувствовала коленом его колено.

Кто-то налил ей водки, и она выпила, правда, с опаской, но ничего, не затошнило, наоборот, еще веселее стало, хотя веселее уж, кажется, было некуда, потом немного попела вместе со всеми, но песня быстро угасла, потому что все уже напелись досыта, потом вспыхнул спор о спектре белого цвета, и спорили так горячо, так страстно, что казалось, вот-вот подерутся, но спор утих так же мгновенно, как начался, и выпили снова…

– Чуваки, а водка-то кончилась! – вдруг сказал Тэд.

– Как?! – ахнула женщина в мешке. – Там же два ящика было!

– Ну так и нас тут два ящика, – хмыкнул Егоров. – Даже, может, три. Панков, у тебя выпить не осталось?

Ответить на этот вопрос Панков уже не мог: он крепко спал под столом, на котором стоял его «Автопортрет в семейных трусах».

– А ведь придется к таксистам идти, – заметил мужчина в американских джинсах.

Нелька уже откуда-то знала, что его зовут Ливайсом. То есть не зовут его так, наверное, а просто называют.

– Кому придется? – поинтересовался Тэд.

– Самому порядочному из нас, – усмехнулся Егоров.

– На твои провокации никто уже не поддается, – хмыкнул в ответ Ливайс. – Я считаю, надо жребий кинуть. Пусть судьба рассудит.

– Ладно вам. – Олег поднялся с пола. Он возвышался над всеми как скала – высокий, широкоплечий, надежный. – Нашли о чем спорить! Я схожу.

Все стали собирать деньги – шуршали бумажки, звякала мелочь.

– Вот дурак, например, чем отличается? Пошлешь его за бутылкой, так он и принесет бутылку, – заметил Тэд. – Одну.

– Ты про кого это? – усмехнулся Олег.

– Да уж не про тебя, конечно.

Нелька на четвереньках выползла из тесного кружка на полу, поднялась на ноги и подошла к Олегу, когда он уже стоял в дверях.

– А ты куда, Нелличка? – удивился он.

– С тобой, – улыбнулась Нелька.

– Куда это со мной? – Он улыбнулся в ответ.

«А хоть куда!» – чуть было не ответила она.

Но вслух все же произнесла:

– К таксистам.

– Вот так вот, чуваки, – ухмыльнулся Егоров. – Стоит сделать красивый жест, и будет тебе в награду Мэрилин Монро.

В его голосе явственно слышалась зависть. Впрочем, всего за один день знакомства с Егоровым Нелька успела понять, что зависть является его главной чертой. Она была в нем так органична, что даже не раздражала. Ну нельзя же, в самом деле, сердиться на кошку за то, что она постоянно хочет поймать ни в чем не повинную птичку; такая уж ее кошачья природа.

– Ну, пойдем, – бросив быстрый взгляд на Егорова и удовлетворенно усмехнувшись, сказал Олег. – С такой спутницей ни огонь, ни вода не страшны.

– А медные трубы? – язвительно поинтересовался Егоров.

Но Олег ему не ответил – открыл дверь, пропустил Нельку вперед и вслед за ней вышел из мастерской.

– Неужели ты не знаешь, что на Мэрилин Монро похожа?

В темноте огонек Олеговой папиросы вспыхивал и угасал, как уголек в догорающем костре. То, что Олег курит не сигареты, а простой «Беломор», очень Нельке нравилось.

– Понятия не имею!

Она сказала, конечно, чистую правду, но все-таки с небольшой поправкой: это до сих пор она не имела понятия. Но когда Егоров сравнил ее с Мэрилин Монро, Нелька сразу же представила свое отражение в зеркале и поняла: да, в самом деле похожа. Правда, чем именно, этого она сообразить не могла. Ну, блондинка, ну, глаза голубые, так ведь и Таня, например, тоже блондинка голубоглазая, они с сестрой вообще похожи, но сравнить Таню с Мэрилин Монро никому и в голову не придет.

– А чем я на нее похожа? – спросила Нелька.

Интересно, что Олег скажет?

– Сексапилом, – невозмутимо ответил он.

Нелька чуть не упала на ровном месте. Хорошо, хоть темно было – Олег не заметил. Что такое сексапил, она вообще-то не знала, но слово это так и дышало чем-то запретным.

А запретный плод сладок. Во всяком случае, для Нельки это всегда было так.