Без особой надежды на успех Люсия завела разговор о кузене Гая — Мартине.

— Я ведь ничем не хуже, чем жена Мартина, правда? Я никогда не вводила тебя ни в какие долги, никогда ни в чем тебе не отказывала. Ты же помнишь, какая была Бетти. Ты мне сам говорил, что она отвратительно вела себя с Мартином и поступила с ним очень подло. Однако он согласился на развод и при этом оставил ей обоих сыновей. И не он один так поступил. Почему же я не могу рассчитывать, что ты дашь мне свободу за шестнадцать лет верности и преданности? Как бы я ни относилась к тебе, все эти годы я была верной женой, Гай, ты не можешь это отрицать.

Он не отрывал взгляд от пола.

— Нет, но я не понимаю, с какой стати я должен марать ради тебя свою репутацию и выступать в суде как неверный муж. Мартин, конечно, поступил как Дон Кихот, как благородный болван, но я не собираюсь следовать его примеру. Если мы будем разводиться, то на основании твоей измены. Я первым подам заявление.

Люсия затаила дыхание. Отвернувшись от мужа, прошлась по комнате. Глядя в окно на залитую лунным светом реку, она думала: «Вот то, чего я боялась! Чарльз, Чарльз, милый мой, поддержи меня!»

Вслух она сказала:

— Прекрасно. Тогда завтра утром я уйду из дома.

— Могу я спросить, как зовут того, к кому ты уходишь?

Она колебалась не больше доли секунды и, вспомнив, что Чарльз выказал твердую решимость поддерживать ее во всем, что бы она ни предприняла, ответила:

— Чарльз Грин.

Последовало минутное молчание. Гай ошеломленно уставился на жену, потом произнес:

— Как, тот молодой парень, издатель? Тот самый, с которым мы познакомились на Рождество?

— Да.

— Так это с ним ты вела шашни у меня за спиной?

— Если угодно, да.

— Мне это совсем не угодно! — повысил голос Гай.

Люсия видела, что он снова на грани бешенства.

Но теперь, произнеся вслух имя своего возлюбленного, она уже готова была встретить любую бурю. Никогда еще не чувствовала она себя такой сильной и с гордостью ответила:

— Мы с Чарльзом полюбили друг друга еще тогда, на курорте. Мы старались подавить это чувство, но безуспешно. Оно было сильнее нас.

— Так, значит, все эти месяцы… — прошипел сквозь зубы Гай, — все эти месяцы ты мне изменяла?

— Боюсь, что так.

— И теперь ты стоишь передо мной и совершенно спокойно в этом признаешься? Как ни в чем не бывало заявляешь, что развлекалась, при живом муже, с этим… этим… мальчишкой?!

— Ну, не такой уж он и мальчишка, — перебила Люсия. — Всего на каких-то три года моложе меня.

— Щенок, что говорить! Нахальный юнец! Втерся в доверие, пил со мной, угощался за мой счет, курил мои сигары и вдруг… нате вам! Соблазнил мою жену!

— Гай, перестань говорить, как в мелодраматических спектаклях. И не ори на меня. Надеюсь, мы сможем все обсудить без крика.

Тут уж он завопил, окончательно потеряв контроль над собой:

— Да как ты смеешь указывать мне, что делать, а что не делать?! Может, я и ору на тебя, но, по крайней мере, я чист перед тобой, это ты передо мной виновата. Ты хоть понимаешь это? Ты передо мной виновата!

Люсия сделала шаг к нему:

— Прошу тебя, тише. Тебя могут услышать дети и Элизабет.

— О, только вот не надо волноваться за Элизабет и детей. Скажите, какая заботливая мать! Ты опорочила мое имя, ты не смеешь даже взглянуть в лицо Барбаре и Джейн. На что ты вообще надеешься?

Эти слова вошли как нож в сердце, и мужество снова стало покидать ее. Когда разговор заходил о детях, она сразу чувствовала свое уязвимое место. Люсия готова была выдержать все, что угодно, только не это. Она подошла к кровати и села — колени у нее дрожали.

— Никто на свете не может сказать, что я была плохой матерью. Я чуть не умерла, когда рожала Барбару. А Джейн я родила только потому, что знала: ты хочешь сына. Я жила только ради них и тебя. Так что совесть моя перед вами чиста.

— У тебя совесть чиста?! — вскричал Гай и делано расхохотался. — И это при том, что ты с самого Рождества встречаешься на стороне с этим Грином?!

— Я же тебе сказала — мы ничего не могли с этим поделать.

Гай в бешенстве посмотрел на нее.

— Отлично! — прошипел он. — Тогда можешь отправляться к своему Грину, а я подаю на развод.

Люсия подняла на него глаза, полные немого ужаса:

— Гай, но ты ведь не отнимешь у меня детей, правда?

Муж посмотрел на нее так, что она потом до конца жизни вспоминала этот взгляд — в нем были только холодная ненависть и самодовольная жестокость.

— Прости меня, Люсия, — осклабился он, — но прошу тебя не забывать, что в этом деле ты преступила закон. Так что опеку над детьми дадут мне.

— Нет! — взмолилась она. — Нет, Гай, ты не можешь поступить так жестоко!

— А при чем тут жестокость? Это всего лишь вопрос справедливости.

— Но ты же знаешь, как я обожаю девочек.

— Да, мне так казалось… до недавнего времени.

— Но послушай, Гай, сейчас же двадцатый век, — быстро, отчаянно заговорила Люсия. — Ну, мы же с тобой цивилизованные люди. Многие сейчас разводятся, и сохраняют нормальные отношения, и не ссорятся из-за детей… Разумеется, поначалу девочкам придется жить с тобой… пока я снова не выйду замуж. Но Элизабет может иногда привозить их ко мне, и потом, мы будем с ними вместе проводить каникулы. Ты, надеюсь, позволишь мне участвовать в их жизни — решать, что им носить, где учиться и все прочее… Гай, я ведь только ими и жила последние пятнадцать лет. Ты не можешь просто взять и отобрать их у меня! Пожалуйста, не делай этого!

Гай молча смотрел на нее — горячая мольба его не тронула. То, что жена призналась ему в неверности, больно ударило по мужскому самолюбию, тщеславие его было уязвлено, и прежние чувства к ней — привязанность, нежность — моментально превратились в ненависть. Все самое дурное, самое гнусное, что было в его натуре, сейчас обратилось против нее. Он сказал:

— Если бы ты их любила, не стала бы связываться с этим Грином и марать свою репутацию. Нет, я считаю, что ты не имеешь права их воспитывать. Полагаю, к такому же выводу придет и судья, когда наше дело будет рассмотрено в суде.

Люсия прижала ладони к вискам и повалилась на кровать, сраженная невыразимым ужасом. Она боялась, что муж не даст ей развода, но что он будет настолько бесчеловечен, даже не предполагала.

— Нет, это нечестно! Почему мне нельзя их воспитывать? — с трудом выговорила она. — Я в первый раз за все эти годы увлеклась другим мужчиной. Я не из тех, кто любит заводить интрижки на стороне, хотя ты сам прекрасно знаешь, сколько женщин встречаются с любовниками за спиной у мужей, делая из них посмешище. Они без зазрения совести позволяют себе мимолетные увлечения, не относясь к этому серьезно. У нас же с Чарльзом все по-другому. Мы с ним не хотели тебя обманывать или порочить твое имя. Просто вышло так, что мы встретились и полюбили друг друга. Бог свидетель, как я переживала… страдала… мучилась…