Он не знает, пронеслось у нее в голове. Он понятия не имеет. И мне следовало бы догадаться об этом раньше.

– Видите ли, мне дорога ваша дружба, – сказала она. – В новых людях часто видишь угрозу дружеским отношениям, и я подумала… да, признаюсь, я подумала, что Луиза, которой я абсолютно не интересна, захочет вычеркнуть меня из вашей жизни. Именно так я чувствовала. Вы понимаете?

Она замолчала. Слышала, как он дышит. Оба выжидали, не понимая, чья очередь говорить.

– Никто никого не вычеркнет, – наконец произнес Джейми. – Вчера вечером все пошло неудачно. И вы тут ни при чем. Мы уже были на грани ссоры. А потом все повернулось еще хуже. И, боюсь, разладилось окончательно.

Изабелла запрокинула голову. На такое она не могла и надеяться, хотя подсознательно именно этого и желала. И все произошло гораздо раньше, чем представлялось возможным. Что ж, людям случается и влюбляться, и остывать очень быстро. Иногда нескольких минут достаточно.

– Как жаль, – тихо проговорила Изабелла. – Мне очень жаль.

– Ничуть вам не жаль, – резко ответил Джейми.

– Да, это правда, – согласилась Изабелла. – Не жаль. – Она сделала паузу. – Вы скоро найдете другую. На свете масса девушек.

– Мне они не нужны, – отрезал Джейми. – Мне нужна Кэт.

– А Сальваторе? – выспрашивала Изабелла. – Расскажи мне о Сальваторе. – Очарователен. – Кэт ничуть не смутилась. – Как раз такой, как я и говорила.

Они сидели у Изабеллы, в садовом домике на заднем дворе. Кэт только что вернулась из Италии. День был необычайно жаркий для Эдинбурга, где погода непредсказуема, а неожиданное тепло воспринимается как благо. Изабелла привыкла к этому, и хотя она жаловалась, как все, что небо вечно прячется за облаками, умеренный климат севера нравился ей гораздо больше средиземноморского. По отношению человека к погоде можно судить о многом, считала она. И даже Оден писал об этом. Терпимые люди, подметил он, терпимы и к погоде, безжалостные – безжалостны к ней.

А вот Кэт – настоящий гелиофил, подумала Изабелла, если можно так назвать солнцепоклонницу. Италия летом должна подойти ей идеально: короткие тени, сухой ветерок. Кэт обожала пляжи и теплое море, на Изабеллу они нагоняли скуку. Сидеть часами под зонтиком, служить приманкой для всякой мошкары – ну разве это не пытка? И еще: почему на пляже не разговаривают? Сидят, лежат, читают, но никогда не беседуют. Да, пожалуй, что так.

Вспомнилось, как давным-давно, еще не утратив восторга перед Джорджтауном, она поехала вместе с теткой по матери, живущей в Палм-Бич, на Багамы. Повинуясь минутному настроению, тетка купила квартиру в Нассау и раз-два в год наведывалась туда. У нее там составился круг друзей – партнеров по бриджу (бежав от уплаты налогов, они теперь дико скучали). Устраивались вечеринки, и Изабелла познакомилась с этой компанией. Всем им нечего было сказать друг другу, и о них тоже нечего было сказать. Как-то раз в гостях у супругов – любителей бриджа ее охватило чувство экзистенциального ужаса. Полы в доме были затянуты белым паласом, и мебель была белая, из-за чего резко бросалось в глаза отсутствие книг. Гости с хозяевами сидели на террасе, расположенной прямо над маленьким частным пляжем, смотрели на океан и молчали: придумать, о чем бы поговорить, не мог никто.

– Пляжи. – Изабелла посмотрела на Кэт.

– Пляжи?

– Я думала об Италии, о погоде, и на ум пришли пляжи, – пояснила Изабелла. – Неожиданно я вдруг вспомнила, как была на Багамах и познакомилась там с людьми, которые жили на берегу, на пляже.

– С пляжными бродягами? Изабелла рассмеялась.

– Нет, их связи с пляжем были иными. Они не спали в палатке и не ходили со слипшимися от соли волосами. Просто их дом стоял на пляже, и они сидели на мраморной террасе. Страшно подумать, сколько денег стоило перевезти ее в те места. Они сидели и смотрели на воду. А в их замечательном доме не было книг. Совсем. Ни одной.

Отец семейства был англичанин и выехал из страны, не желая платить налоги правительству лейбористов, а скорее всего, вообще никакому правительству. Так они очутились на острове в Карибском море и без единой мысли в голове с удобствами расположились на террасе своего дома.

В семье была дочь. Подросток, когда я ее видела. У нее в голове было так же пусто, и хоть родители попытались дать ей образование, ничего путного из этого не вышло. Пришлось забрать ее из дорогой английской школы и привезти домой, на остров. Здесь она быстро сошлась с местным парнем, которого родители и на порог бы не пустили: не для него все эти белые ковры и прочее. Дочку пытались образумить, но безуспешно. Она родила ребенка. Но родителям этот прижитый дочкой младенец был совершенно не нужен, и, как я позднее слышала, они попросту игнорировали его существование. Он ползал по устланным белым паласом комнатам, а они его как будто не видели.

Кэт посмотрела на Изабеллу. Она давно привыкла к теткиным размышлениям вслух, но сегодняшний монолог удивлял. Обычно в том, что рассказывала Изабелла, содержался ясный моральный посыл, а в чем соль этой истории, непонятно. О чем она? О пустоте? О безнравственности налогообложения? Или о младенцах и белых паласах?

– Сальваторе просто душка, – сказала Кэт. – Возил нас в горный ресторан, где тебя усаживают за стол и подают блюдо за блюдом.

– Да, итальянцы – народ щедрый, – кивнула Изабелла.

– Его отец тоже ужасно милый, – продолжала Кэт. – Мы были у них дома и познакомились с кучей родни. Дядюшки, тетушки – целая толпа.

– Вот как! – отозвалась Изабелла. Род занятий отца Сальваторе по-прежнему оставался загадкой. – И тебе удалось наконец выяснить, в чем состоит их семейный бизнес?

– Я спросила об этом у одного из дядюшек, – ответила Кэт. – Мы сидели в саду, под сплетенными кронами деревьев, и завтракали. Стол был большой – на двадцать человек. И я спросила сидевшего рядом дядюшку.

– И? – Изабелла словно увидела, как дядюшка объясняет, что он, собственно говоря, не в курсе, чем занимается брат, или запамятовал. А ведь не помнить этого нельзя, как нельзя забыть собственный адрес. Хотя один русский именно так и сказал Изабелле, спросившей, где он живет. Он страшно перепугался, бедняга. В те времена многие предпочитали не давать адреса иностранцу. Но лучше бы он так и ответил, а не ссылался на внезапную забывчивость.

– Он сказал, что они производят обувь. Изабелла была ошарашена. Обувь. Итальянские туфли. Изумительно сшитые, элегантные, но всегда слишком маленькие для ее шотландско-американской ступни, куда более крупной, чем ножки итальянок.

Кэт, довольная, улыбнулась. Приятно, что подозрения тетки насчет семейного бизнеса Сальваторе наконец-то рассеяны. А что до его уклончивости, то, возможно, он просто стеснялся того, чем зарабатывает на жизнь его семья. Все-таки обувь – предмет весьма прозаический.

– А еще что ты делала? Кроме завтраков с Сальваторе и его родней. Turismo?[2]