Нелегко производить исследования над затвердевшими покровами и хрупкими органами мумий, но покойный сэр Марк Арманд Руфер доказал с помощью микроскопического исследования, что бактерии существовали в старину и что древние египтяне были подвержены болезни почек. Все говорит за то, что пневмония, чума, малярия и, вероятно, даже оспа существовали три тысячи и более лет назад.

С мумий сняли одежды, в которые они были завернуты, и разложили их на столе посередине комнаты. От них отрезали несколько кусков и положили их в раствор, чтобы они размякли в целях более удобного исследования.

— Кстати, доктор, — воскликнул молодой ассистент, — мы нашли в гробнице одной из мумий странную вещь: великолепно разукрашенную глиняную вазу, герметически закрытую. Вот она. Что в ней находится, по вашему мнению?

Доктор Хэкенсоу с интересом стал осматривать находку. Это была небольшая ваза, украшенная с большим вкусом. Кроме того, на ней было несколько иероглифов, которым, однако, доктор не придал значения.

— Я читал, Пеп, — сказал он, — что в египетских гробницах находили так хорошо сохранившиеся семена, что после нескольких тысяч лет они давали ростки. Я никогда не доверял особенно этим рассказам, хотя нет никаких оснований считать это невозможным. Однако, для микроба кажется немыслимым так долго сохранять свою жизнеспособность. Любопытно, что мы найдем в этой вазе. Несомненно, что-нибудь интересное.

— Почему нам не открыть ее и не посмотреть? — задала прозаический вопрос Пеп.

— Вот, действительно, хорошая идея, — согласился доктор и с большой предосторожностью раскопал смолистое вещество, прикрывавшее отверстие вазы, и обнаружил высохшее человеческое сердце.

— Ничего интересного, — сказал доктор. — Вероятно, это сердце какого-нибудь египетского царя или вельможи. Хотел бы я знать, нет ли чего-нибудь более интересного в смоле, которой замазано отверстие вазы. У меня большое желание исследовать ее и посмотреть, не содержится ли в ней какая-нибудь еще живая спора давно минувших дней. Попытка вреда не принесет.

И, оставив Пеп с молодым ассистентом, доктор взял кусок похожего на амбру вещества, отнес его в лабораторию, отрезал маленький кусочек из середины и распустил в жидком растворе. Недели две-три он продолжал эту процедуру и, наконец, в один прекрасный день он торжествующе позвал Пеп.

— Эврика![4]— воскликнул он. — Я нашел. Мне удалось открыть почти доисторический микроб, подобного которому до сих пор никто не находил. Эта разновидность, по-видимому, вымерла, но несколько спор застряли в смоле и сохранили свою жизнеспособность в течение трех или четырех тысяч лет. Если вы будете рассматривать мои культуры под микроскопом, то вы увидите, что эта разновидность имеет несколько треугольную форму, но углы грубо обрисованы и получается в действительности шестигранная фигура. Работы моих ассистентов увенчались поразительным успехом, и теперь у меня достаточно культур, чтобы приступить к новым исследованиям. Я назвал этот новый микроб Bacillus Tintogeles. Сегодня утром я привил мой новый микроб собаке; но, к несчастью, после операции собака убежала. Я искренно надеюсь, что, если мой микроб вызывает заболевание, то болезнь эта не заразительна. Иначе все собаки Каира могут пасть жертвой ее.

К несчастью, болезнь была заразительна, и притом в высшей степени заразительна. Не прошло и недели, как среди египетских собак разразилась эпидемия. Странная сыпь появилась них на теле при сильной лихорадке. И, что еще хуже, эпидемия перешла на людей, и жертвами ее сделались мужчины, женщины, дети. К счастью, рокового исхода это не имело, но многие были при смерти, и выздоровление шло очень медленно.

Доктор Хэкенсоу чудом избежал заражения, хотя он день и ночь работал, изучая жизнь нового микроба и его действие на человека и на животных. Эпидемия распространялась все шире и шире, и опустошения, причиняемые ею, заставляли вспоминать о бичах, постигавших человечество в старину.

Пеп не покидала доктора, готовая исполнять его поручения, и ей поверял он свои думы.

— Должно существовать какое-нибудь лекарство против этой болезни, — говорил он, — и на мне лежит обязанность найти его, так как я виновник несчастья. Но я, кажется, испробовал все методы, известные науке для борьбы с болезнями, и, по-видимому, все напрасно. Лекарства, как видно, бессильны. Конечно, такие антисептические средства, как карболовая кислота, двухлористая ртуть и т. п. способны уничтожить отдельные микробы, как они убивают различные бациллы других болезней, но они, по-видимому, не а состоянии воздействовать на зародышей микробов, глубоко внедрившихся в ткань тела.

— Почему не попробовать прививки? — спросила Пеп.

— Я пробовал. Конечно, было бы опасно прививать живые микробы, но ученые нашли, что прививка мертвых бактерий часто оказывается действительной. Живые бактерии размножаются, распространяются и вызывают ту самую болезнь, которой стараются избежать. Дженнер, прививая телячью оспу, употреблял более слабый микроб, чем тот, который вызывает человеческую оспу, побежденную Дженнером. Пастер ослаблял бактерии, подвергая их действию воздуха. Он нашел, что при собачьем бешенстве, сопровождаемом водобоязнью, если выставить на воздух на два или три дня зараженные спинные нервы, то бациллы ослабнут и, будучи привиты, вызовут только незначительный приступ водобоязни. Пользуясь сначала этими ослабленными бациллами, а затем все более и более сильными, он достигал иммунитета даже против самых вирулентных микробов у кролика или у собаки. Он, действительно, открыл способ увеличивать вирулентность микроба, ибо он нашел, что по перенесении болезни от одной собаки к другой, микроб будет более вирулентен у второй собаки, чем у первой.

Вы должны знать, Пеп, что когда микробы попадают в тело здорового человека, то тело старается изо всех сил защитить себя от них. Оно прилагает все усилия для того, чтобы локализовать болезнь, не дать ей распространиться. Угри, прыщи и всякая иная сыпь не что иное, как тюремные камеры, придуманные Природой для заключения микробов, освободиться от которых у нее нет других средств. Затем, существуют фагоциты или белые кровяные тельца, которые нападают на вторгшиеся в тело микробы и поедают их. Фагоцитам помогают опсонины, которые ослабляют микробов и заставляют их легче поддаваться поглощению фагоцитами, а также аглутинины, которые способствуют срастанию микробов в группы и таким образом препятствуют им проникать в кровеносные сосуды. Наконец, идут антитоксины, назначение которых состоит в том, чтобы обезвреживать яды, выделяемые микробами.

Микробы открыты наукой сравнительно недавно — никаких реальных данных о них не существовало до опытов Пастера в связи с водобоязнью. Но Природа знала о них уже сотни и тысячи лет тому назад и с незапамятных времен пользовалась антитоксинами для борьбы с ними. Природе, вероятно, известны многие вещи, о которых мы узнаем только в отдаленном будущем, через сотни и тысячи лет.