На этот раз за двадцать рублей довезли меня до самого Северного рынка. Я вышла прямо возле опорного пункта милиции. Вот туда-то мне и надо.

Менты из этого опорника, слава богу, были в курсе операции — Благушин ведь поднял шухер на весь город, не то что на весь Ленинский район. Поэтому долго объяснять, кто я, зачем, чем занимаюсь и откуда такая прыткая взялась, мне не пришлось. Ко мне сразу подсел толстый до безразмерности милиционер с желтыми тараканьими усами.

— Участковый Гуменный, — представился он, козырнув.

Все правильно, когда менты поняли, что об операции я знаю гораздо больше их, они автоматически причислили меня к начальству. Нехай будет так. Очень хорошо. Я, между прочим, давно заметила, что «частный детектив» звучит почти как «товарищ майор».

— Так вот, участковый Гуменный, — холодно произнесла я (раз приняли за начальство, надо подыгрывать), — мне нужен домашний адрес проживающего в вашем секторе Чумака Валентина Евсеевича.

— Минутку.

— Чумака Валентина Евсеевича, — повторила я ледяным тоном.

— Сейчас, сейчас, — Гуменный уселся за компьютер и принялся неловко шлепать толстыми пальцами по клавишам.

Я достала из-за пояса свою чудо-пушку и покрутила барабан. Посмотрела его на свет. Для пущей важности попыталась почистить мизинцем дуло. Сунула револьвер обратно и надменно, по-начальственному, прокашлялась.

В результате данные на Чумака Валентина Евсеевича я получила буквально через три минуты.

Сжимая в руке бумажку с адресом, я вышла на улицу. Что там у нас?

Ага, улица Лебедева-Кумача, дом сорок шесть, квартира семьдесят шесть. Да я даже знаю, где этот голубчик живет. Совсем недалеко. Я пересекла рынок, прошла мимо какой-то страшной забегаловки и углубилась во дворы.

Стоп. Вот здесь.

Несколько лет назад я жила тут и эти места помнила прекрасно.

Семьдесят шестая квартира.

Значит, вон тот подъезд, возле которого толпится стайка подростков. «Пролетарская молодежь» — с первого взгляда определила я. Район для них как раз подходящий. Пять-шесть парнишек, одетых в дешевые, на базаре купленные вещи. Курят, пряча сигареты в рукав, в то же время стараясь при этом выглядеть как настоящие мужики. Как настоящие мужики, громко смеются и матерятся.

Ничего не поделаешь, переходный возраст.

Меня они заметили издали, и чем ближе я подходила, тем пристальнее они меня рассматривали. Переговариваются друг с другом. Наверное, гадости какие-нибудь говорят. Сопляки, юношеская гиперсексуальность — дело жутко неприятное.

Я уже почти подошла к ним, как вдруг они начали расходиться. Вернее, двое остались стоять, двое или трое — я не разобралась — зашли в подъезд, а один, самый длинный и, наверное, самый старший, быстрым шагом направился к скверику возле дома.

Странно.

Впрочем, странного-то как раз ничего нет.

Как известно из специальной литературы, матерые преступники часто используют молодежь для каких-нибудь мелких поручений. Вроде того — посмотреть за квартирой дяденьки Чумака, сообщить, если такая-то покажется рядом.

Все просто.

В квартиру заходить бесполезно, да там, скорее всего, никого нет. Я взяла с места старт и побежала за длинным. Он оглянулся, чуть не упал и тоже перешел на бег. Напугался, бедный.

Он миновал калитку и углубился в сквер. Плохо бежит, неравномерно, да еще ртом дышит. Я кинулась наискосок, перепрыгнула невысокую ограду. Все, почти догнала. Еще один рывок, и я с силой толкнула его в спину. Парень, вскрикнув, покатился по жухлой траве.

Я остановилась.

Он, тяжело дыша, попытался сесть, но снова упал на спину — я ударила его ногой в плечо.

— Лежать!

Он послушно улегся.

Я оглянулась — двора отсюда уже не было видно, следовательно, и нас со двора нельзя заметить тоже. Но в любом случае нужно уйти подальше, там и наскоро поговорить, пока малолетняя шпана не позвала кого-нибудь постарше. Я перевела взгляд на своего пленника: вовсе он не парнишка, ему уже, наверное, за двадцать, просто черты лица мелкие, мальчишеские.

Я внимательнее посмотрела на него — какое лицо знакомое.

Он тоже пристально меня разглядывал.

Постойте, а это случаем не?..

— Карась?! — узнав, изумилась я.

— Танька, ты, что ли? — спросил он в свою очередь.

Он начал вставать, я схватила его за плечо и подняла.

— Двигаем отсюда, Карась, скоренько.

— Куда? Зачем? — заныл было он, но я уже крепко взяла его под руку, и мы как можно быстрее побежали из скверика к ближайшей дороге.

Карася я последний раз видела несколько лет назад. Когда я снимала квартиру в этом районе, он был моим соседом по лестничной клетке. На самом деле его звали Васькой, фамилия — Карасев, отсюда и прозвище. Он жил с матерью, крикливой и неопрятной женщиной, базарной торговкой. Муж ее, Карасев отец, ушел от них вскоре после рождения сына, и Ваську воспитывала мать, вкладывая в него премудрости жизни посредством ремня. Наверное, оттого Карась и вырос таким забитым и несамостоятельным человеком, каким я его помню.

Закончив девять классов, он хотел поступать в ПТУ, но неожиданно для всех загремел в исправительную колонию для несовершеннолетних: он с приятелями вскрыл какой-то коммерческий киоск. Их взяли на месте преступления, сразу отвезли в следственный изолятор. Был суд, этим самым приятелям дали по условному, а Карасю — два года. Мне даже кажется, что он пошел туда с радостью, лишь бы не возвращаться домой — мать бы его точно прибила.

Выйдя из колонии, на свободе он походил недолго — спустя год попал уже на взрослую зону, по-моему, опять за какую-то кражу.

Когда он освободился, то я уже поселилась в его доме — в квартире напротив. Помню, ходил он все время гоголем, носил рубаху с закатанными рукавами, почти всегда не застегивал ее — щеголял лагерными наколками.

Я тогда заканчивала юридический институт, и в хахалях у меня был один мент, старлей Миша. Как-то раз мы с Мишей сидели у меня, а мать и сын Карасевы шумно выясняли отношения на лестничной площадке. Миша пошел их утихомиривать, а Васька был пьян, и то ли в драку полез, то ли сказал что-то не то… В общем, Миша доходчиво объяснил Карасю его социальный статус и напомнил, что свободой нужно дорожить.

Карась внял и утих.

С того случая он стал меня уважать и даже немного побаиваться, но жили мы мирно — соседи все-таки.

Я поймала очередную на сегодняшний день тачку, мы доехали до какого-то кафе, и я велела остановиться.

Все время, пока мы были в машине, Карась молчал, исподлобья на меня поглядывая. Что-то он последнее время стал какой-то хлипкий, заморенный. Хотя он, впрочем, никогда атлетическим сложением не отличался.