— Надейся, надейся, — безрадостно позволил Костя, но сам он, судя по его виду, полностью оставил всякую надежду на улучшение социального положения.

Поужинав, они поднялись в свою комнатушку и попадали на койки. Жизнь в колонии нравилась им все меньше и меньше. Теперь даже Павлу стало казаться, что на вольных хлебах было не так уж и плохо. Там, по крайней мере, не требовалось пахать с утра до ночи, да и питался он лучше — ему частенько удавалось добыть мясные или рыбные консервы. В Цитадели же его потчевали кашами да супами, и это были не самые вкусные каши и супы.

И все же он не хотел покидать колонию. Он боялся вновь оказаться в одиночестве, боялся того, что может вновь отравиться испорченными консервами, и тогда уже никто ему не поможет.

— Жрать охота, — произнес в темноте Костя.

Павел тоже чувствовал голод, хотя только что поужинал. Порции были большими, но предлагаемая пища не отличалась высокой калорийностью.

— Были бы там, снаружи, залезли бы сейчас в какой-нибудь магазин, загрузились бы тушенкой… — размечтался Костя.

Павел сглотнул набежавшую слюну. Хоть с тушенкой у него и было связано неприятное воспоминание, оно не охладило его любви к этому продукту. А после целого месяца разлуки жажда тушенки стала почти нестерпимой.

— Слушай, — сказал Костя, — может, и правда рванем, а?

— Давай немного выждем, посмотрим, как оно будет, — предложил Павел. — Уйти-то мы всегда успеем, но вот примут ли нас обратно?

— Да я обратно и не пойду, — проворчал товарищ. — Уйду, и скучать не буду.

Вспомнив, как он в одиночестве помирал от отравления, Павел заметил:

— Ты не зарекайся. Всякое может быть.

Костя ничего не ответил, только громко засопел, явно сдерживая злость. Павел тоже больше ничего не сказал. Пора было отходить ко сну. Завтра их ждал еще один день, наполненный самоотверженным физическим трудом.

Он уже почти провалился в сон, когда услышал в коридоре шаги. Внимания на них не обратил, решил, что бродит кто-то из жильцов общаги, но когда шаги замерли напротив двери в их комнату, с Павла мигом слетел весь сон. Он хотел разбудить товарища, но не успел — в дверь тихонько постучали, и Костя проснулся сам.

— Откройте, — раздался из-за двери незнакомый мужской голос.

Павел и Костя дружно вспотели, хотя в комнате было не жарко. Оба подумали об одном и том же — вот и явились по их душу представители карательных органов.

Стук в дверь повторился. Павел понял, что мешкать бессмысленно, да и, пожалуй, опасно, и, поднявшись с кровати, подошел к двери.

— Подожди! — чуть слышно зашипел Костя. — Не открывай!

Павел отмахнулся от него. Приятель как будто не понимал, что если ночные гости захотят войти, то войдут. А неподчинение приказу может быть расценено как отягчающее обстоятельство.

С тяжелым сердцем он выдвинул шпингалет и приоткрыл дверь. В глаза ему тут же ударил сноп яркого белого света. Похоже, в руках у ночного визитера был фонарик. Впрочем, он тут же опустил луч света в пол, и Павел сумел разглядеть гостя. Тот явно был гвардейцем. И еще он был один. А Павел-то ждал, что за ними придут минимум трое.

— Что случилось? — спросил Павел, стараясь сделать так, чтобы в его голосе не слышалась предательская дрожь.

Гвардеец окинул его взглядом, затем направил луч фонаря в комнату, и высветил сидящего на своей койке Костю.

— Одевайтесь, — сказал он. — Пойдете со мной.

Делать было нечего, пришлось подчиниться. Они быстро облачились в свою пахнущую потом и выпачканную грязью одежду, и вышли в коридор. Гвардеец поджидал их там. Из оружия у него был только пистолет в поясной кобуре, что навело напуганного Павла на мысль о побеге. Вдвоем они легко справятся с этим типом, а дальше…. А вот дальше их не ждало ничего хорошего. Ворота на ночь закрывают, да и охраняют их круглые сутки. Плюс за воротами блокпост, где тоже дежурят бойцы. Так на свободу не вырваться, а другого пути наружу вроде бы и нет. Разве что попытаться спрыгнуть со стены. Но Павел сразу же отмел эту глупую идею. Стена слишком высока, без травм не обойдется. Да и потом, на стенах ведь тоже дежурят караульные. А вокруг Цитадели голые поля. Пока будешь по ним убегать, успеют десять раз застрелить.

В общем, попытка побега не имела смысла. Оставалось покориться судьбе и добровольно идти на заклание. В теремок радости, так в теремок радости. Возможно, стоило послушать Костю, и покинуть Цитадель еще днем, но теперь уже поздно было кусать локтевые суставы.

Гвардеец повел их не по главным улицам, широким и хорошо освещенным фонарями, где, несмотря на поздний час, до сих пор шатались подвыпившие гуляки — посетители питейных заведений. Их путь пролег по самым темным и безлюдным закоулкам, словно они были преступниками, затевающими какое-то злодеяние. Ни Павел, ни Костя не спрашивали, куда их ведут. Оба и так догадывались, где завершится их ночная прогулка. А потому оба сильно удивились, когда гвардеец доставил их не к парадному входу в теремок радости, а к дверям какого-то невзрачного домика. Боец остановился, поднял руку и постучал в дверь. Спустя какое-то время та приоткрылась, и в щели, сквозь которую наружу хлынул красноватый свет керосинки, появилась физиономия еще одного гвардейца. Тот быстро осмотрел всех троих, после чего распахнул дверь шире, предлагая входить. Павел и Костя проследовали внутрь, их сопровождающий вошел последним, прикрыл за собой дверь и задвинул массивный деревянный засов.

Домик был крошечный, состоящий из одного помещения. Строение явно не было жилым. Вдоль стен стояли деревянные ящики, металлические бочки, штабелями лежали набитые чем-то мешки. В центре помещения высился стол, а за тем столом кто-то сидел. Расположился он так, что оставался в тени — свет керосинки на него не падал.

Гвардейцы встали у входной двери. Один из них сделал Павлу знак подойти к столу. Тот так и поступил. Друг Костя проследовал вместе с ним.

Когда они остановились напротив стола, человек, сидящий за ним на стуле, подался вперед, и вынырнул из скрывающей его тени. Приятели вздрогнули от неожиданности. Перед ними предстал сам князь.

— Вечер добрый, — произнес Цент.

Павел и Костя ответили на приветствие. Оба не понимали, что происходит, и все это здорово пугало их. С одной стороны, конечно, обнадеживало, что их не доставили в теремок радости, но с другой стороны оба ясно осознавали, что они еще могут оказаться в пыточном заведении.

Заметив, что гости напуганы, князь добродушно произнес:

— Да