Она настолько углубилась в свои мысли, предвкушая завершение тяжелого дня, что едва не врезалась в него, когда он остановился у двери квартиры. Улыбнувшись, она протянула ему руку.

Вместо того чтобы положить ей на ладонь ключ, Лукас открыл дверь сам.

– Ты найдешь здесь все, что тебе может потребоваться.

– Спасибо. Уверена, все будет в полном порядке.

Пробормотав что-то себе под нос, Лукас зашел в квартиру, и Элеанор ничего не осталось, как последовать за ним.

Сделав вид, что она поглощена изучением элегантного интерьера и красивой мебели, Элеанор сняла пуховик и шапку. Ей было непривычно ощущать тяжесть волос на спине, поэтому она собрала их в узел, не заботясь о том, что выглядит он немного небрежно.

– Красивая квартира, – сказала она, надеясь, что Лукас уловит подразумевающуюся в ее словах просьбу: «Пожалуйста, уйдите».

Разумеется, он проигнорировал эту немую мольбу и направился в кухню. Элеанор возвела глаза к потолку, словно надеясь на помощь свыше. Однако ее никто не услышал.

– Я попросил экономку купить продукты. – Лукас заглянул в холодильник. – Молоко, яйца, сыр, хлеб. – Он посмотрел на нее. – Ты готовишь?

– Да.

Одна темная бровь поползла вверх.

– В самом деле?

– Да, в самом деле.

– Что?

– Омлет, пасту, иногда запеканку, которую готовила для нас мама, когда была жива. Я также неплохо управляюсь с мышьяком. – Элеанор лукаво улыбнулась. – Не хотите остаться на ужин?

Лукас усмехнулся и открыл буфет.

– Соблазнительно, но я пас. Что случилось с твоей матерью?

Элеанор редко говорила об этом, и горло у нее сжалось.

– Она умерла от рака.

Лукас уловил боль в ее тихом голосе и понял, что она до сих пор не оправилась от потери. Ему захотелось хоть как-то ее утешить.

– Мне очень жаль.

Элеанор пожала плечами, то ли пытаясь заставить его замолчать, то ли пресекая дальнейшие расспросы.

– Это было давно. Мне было только девять лет.

– Но тебе ее недостает.

Она как будто удивилась, правда, не так сильно, как сам Лукас. Он редко вступал в разговоры о родителях или о детстве. Это предоставляло собеседнику возможность задавать ему вопросы, на которые он отвечать не хотел.

– Я скучаю по ней. И мне хотелось бы, чтобы она была жива. Особенно сейчас, когда я становлюсь старше. Есть много вещей, о которых я рассказала бы ей и попросила совета. Как насчет вас? Ваши родители здравствуют?

Лукас понятия не имел.

– Ни детей, ни родителей.

– Ох! – Ее ореховые глаза сочувственно расширились. – Мне очень жаль.

– Чего именно? Что у меня нет детей или что у меня нет родителей?

Осознав, что он сказал больше, чем собирался, Лукас закрыл дверцу буфета и сказал себе, что пора уходить.

– Здесь есть ванная комната и две спальни. Одна из них переделана под офис, но там стоит диван.

Лукас направился к входной двери, потом оглянулся. Элеанор стояла и смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых он по-прежнему видел сочувствие. В этих глазах можно было утонуть. Ее розовые и мягкие губы влекли его к себе. Он мечтал припасть к ним в долгом поцелуе, чтобы ненадолго забыть свою боль. И свои проблемы.

Проблемы? Боль?

Застигнутый врасплох необъяснимыми чувствами Лукас уже вышел из квартиры, но вспомнил, что ключи от нее лежат у него в кармане. Чувствуя себя немного не в своей тарелке, что было ему совершенно не свойственно, он вернулся и протянул ключи Элеанор.

– Чуть не забыл.

– Да, конечно. – Она улыбнулась немного настороженно.

Лукас был уверен, что сочувствие в ее глазах легко может смениться на страсть, если он возьмет на себя труд добиться этого. Он вспомнил, как Элеанор случайно задела его в магазине. Вспомнил ее благоухающие волосы, рассыпавшиеся по спине…

В нем мгновенно вспыхнуло возбуждение. Его тело жаждало близости с Элеанор Харрингтон, хотя разум советовал держаться от нее на расстоянии.

Но дразнить ее, чем он занимался почти весь день, это одно, а уложить ее в постель – совсем другое. Возможно, он сумел бы совладать со своим желанием, если бы Элеанор не наклонилась, чтобы расстегнуть ботинки. Лукас услышал ее удовлетворенный стон.

Элеанор не смотрела на него и уж тем более не устраивала представление, чтобы привлечь его внимание, как поступали в прошлом некоторые женщины, но странным образом желание Лукаса от этого только усилилось. Что в ней так сильно влечет его? Но зачем это анализировать? Секс – нормальная часть жизни, средство расслабления. Так стоит ли себя сдерживать?

– Какие у тебя планы на сегодняшний вечер, Элеанор? – Лукас задал вопрос до того, как успел все обдумать. – Горячая ванна? Или ты предпочитаешь душ?

Лично он готов заняться сексом и там, и там.

Ее щеки окрасил милый румянец. Она явно раздумывала. В эту минуту Лукасу было все равно, что прежде он никогда не смешивал бизнес и удовольствие…

– Я… – Она откашлялась. – Вообще-то, я думала о постели.

В таком случае он легко сможет под нее подстроиться… Лукас улыбнулся.

– Хочешь, чтобы я приготовил постель?

– Прошу прощения?

Ее высокомерие только воспламенило его. Она была такой не похожей на него.

– Я сказал…

– Я слышала. Думаю, вам лучше уйти.

Лукас подошел ближе и увидел, как бьется пульс у основания ее шеи.

– Давай не будем притворяться, Элеанор. Ты ощущаешь химию между нами так же, как ощущаю ее я. – Она переступила с ноги на ногу, и Лукас предположил, что она уже возбудилась. – Ты хочешь этого.

Она запоздало рассмеялась:

– Ну, никто не может упрекнуть вас в том, что у вас нездоровое эго.

Лукас был способен думать только о том, как сильно ему хочется ее коснуться. Попробовать ее на вкус. Овладеть ею.

Тот факт, что Элеанор не была в его вкусе и что он никогда не делал такие предложения своим сотрудницам, казался ему незначительным. К тому же она работает на него временно.

– Вы ошибаетесь. – Элеанор с вызовом взглянула на Лукаса. – Я вас не хочу.

Вожделение затуманило его мозг. Интересно, что сделает эта женщина, если он прижмет ее к стене, дав почувствовать, в каком состоянии пребывал по ее вине весь день.

– Трусишка, – ласково пожурил он ее.

Глаза Элеанор сузились, и она отодвинулась.

– Я не трусиха. И я не собираюсь отрицать, что нахожу вас физически привлекательным – не сильно, но все-таки. Я собираюсь обратиться с этим вопросом к психологу, как только вернусь в Нью-Йорк.